Поп

I

Бывало, я писал стихи – для славы,
И те стихи, в невинности моей,
Я в божий мир пускал не без приправы
«Глубоких и значительных» идей…
Теперь пишу для собственной забавы
Без прежних притязаний и затей –
И подражать намерен я свирепо
Всем… я на днях читал Pucelle и Beppo.

II

Хоть стих иной не слишком выйдет верен,
Не стану я копаться над стихом;
К чему, скажите мне на милость? Скверен
Мой слог – зато как вольно под пером
Кипят слова… внимайте ж! я намерен –
Предупредив читательниц о том –
Предаться (грязная во мне природа!)
Похабностям различнейшего рода.

III

Читатели найдутся. Не бесплодной,
Не суетной работой занят я.
Меня прочтет Панаев благородный
И Веверов любезная семья;
Белинский посвятит мне час свободный,
И Комаров понюхает меня…
Языков сам столь влажной, столь приятной
Меня почтит улыбкой благодатной.

IV

[Ну – к делу! Начинайся, пышный эпос, –
Пою попа соседа, попадью,
Ее сестру… Вы скажете: «Нелепо-с
Воспеть попов»… но я попов пою;
Предмет достойный эпоса – не репа-с
В наш подлый век… но что я говорю?
И мне ли, мне ль при жизни Комаришки
В политику пускаться, вроде Жижки?]

V

Итак, друзья, я жил тогда на даче,
В чухонской деревушке, с давних пор
Любимой немцами… Такой удаче
Смеетесь вы… Что делать! Мой позор
Я сам глубоко чувствовал – тем паче,
Что ничего внимательный мой взор
Не мог открыть в числе супруг и дочек
Похожего на лакомый кусочек.

VI

Вокруг меня – всё жил народ известный:
Столичных немцев цвет и сок. Во мне
При виде каждой рожи глупо-честной
Кипела желчь. Как русский – не вполне
Люблю я Честность… Немок пол прелестный
Я жаловал когда-то… но оне
На уксусе настоенные розы…
И холодны, как ранние морозы.

VII

И я скучал, зевал и падал духом.
Соседом у меня в деревне той
Был – кто же? поп, покрытый жирным пухом,
С намасленной, коротенькой косой,
С засаленным и ненасытным брюхом.
Попов я презираю всей душой…
Но иногда – томим несносной скукой –
Травил его моей легавой сукой.

VIII

Но поп – не поп без попадьи трупёрдой,
Откормленной, дебелой… Признаюсь,
Я человек и грешный и нетвердый
И всякому соблазну поддаюсь.
Перед иной красавицею гордой
Склоняюсь я – но всё ж я не стыжусь
Вам объявить (известно, люди слабы…):
Люблю я мясо доброй русской бабы.

IX

А моего соседушки супруга
Была ходячий пуховик – ей-ей…
У вашего чувствительного друга
Явилось тотчас множество затей;
Сошелся я с попом – и спился с круга
Любезный поп по милости моей;
И вот – пока сожитель не проспится,
В блаженстве я тону, как говорится.

X

Так что ж?.. скажите мне, какое право
Имеем мы смеятьсянад таким
Блаженством? Люди неразумны, право.
В ребяческие годы мы хотим
Любви «святой, возвышенной» – направо,
Налево мы бросаемся… кутим…
Потом, угомонившись понемногу,
Кого-нибудь <…> – и слава богу!

XI

Но Пифагор, Сенека и Булгарин
И прочие философы толпой
Кричат, что человек неблагодарен,
Забывчив… вообще подлец большой…
Действительно: как сущий русский барин,
Я начал над злосчастной попадьей
Подтрунивать… и на мою победу
Сам намекал почтенному соседу.

XII

Но мой сосед был человек беспечный.
Он сытый стол и доброе вино
Предпочитал «любови скоротечной»,
Храпел – как нам храпеть не суждено.
Уж я хотел, томим бесчеловечной
Веселостью, во всем сознаться… но
Внезапная случилась остановка:
Друзья… к попу приехала золовка.

XIII

Сестра моей любовницы дебелой –
В разгаре жизни пышной, молодой,
О господи! – была подобна спелой,
Душистой дыне, на степи родной
Созревшей в жаркий день. Оторопелый,
Я на нее глядел – и всей душой,
Любуясь этим телом полным, сочным,
Я предавался замыслам порочным.

XIV

Стан девственный, под черными бровями
Глаза большие, звонкий голосок,
За молодыми, влажными губами
Жемчужины – не зубки, свежих щек
Румянец, ямки на щеках, местами
Под белой, тонкой кожицей жирок –
Всё в ней дышало силой и здоровьем…
Здоровьем, правда, несколько коровьим.

XV

Я некогда любил всё «неземное»,
Теперь – напротив – более всего
Меня пленяет смелое, живое,
Веселое… земное существо.
Таилось что-то сладострастно-злое
В улыбке милой Саши… Сверх того
Короткий нос с открытыми ноздрями
Не даром обожаем <…>

XVI

Я начал волочиться так ужасно,
Как никогда – ни прежде, ни потом
Не волочился… даже слишком страстно.
Она дичилась долго – но с трудом
Всего достигнешь… и пошли прекрасно
Мои делишки… вот – я стал о том
Мечтать: когда и как?.. Вопрос понятный,
Естественный… и очень деликатный.

XVII

Уж мне случалось, пользуясь молчаньем,
К ее лицу придвинуться слегка –
И чувствовать, как под моим лобзаньем
Краснея, разгоралася щека…
И губы сохли… трепетным дыханьем
Менялись мы так медленно… пока…
Но тут напротив воли, небольшую –
Увы! – поставить должен запятую.

XVIII

Все женщины в любви чертовски чутки…
(Оно понятно: женщина – раба.)
И попадья злодейка наши шутки
Пронюхала, как ни была глупа.
Она почла, не тратив ни минутки,
За нужное – уведомить попа…
Но как она надулась – правый боже!
Поп отвечал: «<…> ее? Так что же!»

XIX

Но с той поры не знали мы покоя
От попадьи… Теперь, читатель мой,
Ввести я должен нового героя.
И впрямь: он был недюжинный «герой»,
«До тонкости» постигший тайны «строя»,
«Кадетина», «служака затяжной»
(Так лестно выражался сам Паскевич
О нем) – поручик Пантелей Чубкевич.

XX

Его никто не вздумал бы Ловласом
Назвать… огромный грушевидный нос
Торчал среди лица, вином и квасом
Раздутого… он был и рыж и кос –
И говорил глухим и сиплым басом:
Ну, словом: настоящий малоросс!
Я б мог сказать, что был он глуп как мерин
Но лошадь обижать я не намерен.

XXI

Его-то к нам коварная судьбина
Примчала… я, признаться вам, о нем
Не думал – или думал: «Вот скотина!»
Но как-то раз к соседу вечерком
Я завернул… о гнусная картина!
Поручик между Сашей и попом
Сидит… перед огромным самоваром –
И весь пылает непристойным жаром.

XXII

Перед святыней сана мы немеем…
А поп – сановник; я согласен; но…
Сановник этот сильно – подшефеем…
(Как слово чисто русское, должно
«Шефе» склоняться)… попадья с злодеем
Поручиком, я вижу, заодно…
И нежится – и даже строит глазки,
И расточает «родственные» ласки.

XXIII

И под шумок их речи голосистой
На цыпочках подкрался сзади я…
А Саша разливает чай душистый,
Молчит – и вдруг увидела меня…
И радостью блаженной, страстной, чистой
Ее глаза сверкнули… О друзья!
Тот милый взгляд проник мне прямо в душу…
И я сказал: «Сорву ж я эту грушу!..»

XXIV

Не сватался поручик безобразный
Пока за Сашей… да… но стороной
Он толковал о том, что к «жизни праздной
Он чувствует влеченье… что с женой
Он был бы счастлив!.. Что ж? он не приказный
Какой-нибудь!..» Притом поручик мой,
У «батюшки» спросив благословенья,
Вполне достиг его благоволенья.

XXV

«Но погоди ж, – я думал, – друг любезный!
О попадья плутовка! погоди!
Мы с Сашей вам дадим урок полезный –
Жениться вздумал!!.. Время впереди,
Но всё же мешкать нечего над бездной».
Я к Саше подошел… В моей груди
Кипела кровь… поближе я придвинул
Мой стул и сел… Поручик рот разинул.

XXVI

Но я, не прерывая разговора,
Глядел на Сашу, как голодный волк…
И вдруг поднялся… «Что это? так скоро!
Куда спешите?» – Мягкую, как шелк,
Я ручку сжал. «Вы не боитесь вора?..
Сегодня ночью…» – «Что-с?» – но я умолк –
Ее лицо внезапно покраснело…
И я пошел и думал: ладно дело!

XXVII

А вот и ночь… торжественным молчаньем
Исполнен чуткий воздух… мрак и свет
Слилися в небе… Долгим трепетаньем
Трепещут листья… Суета сует!
К чему мне хлопотать над описаньем?
Какой же я неопытный «поэт»!
Скажу без вычур – ночь была такая,
Какой хотел я: тёмная, глухая

XXVIII

Пробила полночь… Время… Торопливо
Прошел я в сад к соседу… под окном
Я стукнул… растворилось боязливо
Окошко… Саша в платьице ночном,
Вся бледная, склонилась молчаливо
Ко мне… – «Я вас пришел просить»… – «О чем?
Так поздно… ах! Зачем вы здесь? скажите?
Как сердце бьется – боже… нет! уйдите»…

XXIX

«Зачем я здесь? О Саша! как безумный
Я вас люблю»… – «Ах, нет – я не должна
Вас слушать»… – «Дайте ж руку»… Ветер шумный
Промчался по березам. – Как она
Затрепетала вдруг!!.. Благоразумный
Я человек – но плоть во мне сильна,
А потому внезапно, словно кошка,
Я по стене… вскарабкался в окошко.

XXX

«Я закричу», – твердила Саша… (Страстно
Люблю я женский крик – и майонез.)
Бедняжка перетрусилась ужасно –
А я, злодей! развратник!.. лез да лез.
– «Я разбужу сестру – весь дом»… – «Напрасно»…
(Она кричала – шёпотом.) – «Вы бес!»
– «Мой ангел, Саша, как тебе не стыдно
Меня бояться… право, мне обидно».

XXXI

Она твердила: «Боже мой… о боже!»
Вздыхала – не противилась, но всем
Дрожала телом. Добродетель всё же
Не вздор – по крайней мере не совсем.
Так думал я. Но «девственное ложе»,
Гляжу, во тьме белеет… О зачем
Соблазны так невыразимо сладки!!!
Я Сашу посадил на край кроватки.

XXXII

К ее ногам прилег я, как котенок…
Она меня бранит, а я молчок –
И робко, как наказанный ребенок,
То ручку, то холодный локоток
Целую, то колено… Ситец тонок –
А поцелуй горяч… И голосок
Ее погас, и ручки стали влажны,
Приподнялось и горло – признак важный!

XXXIII

И близок миг… над жадными губами
Едва висит на ветке пышный плод…
Подымется ли шорох за дверями,
Она сама рукой зажмет мне рот…
И слушает… И крупными слезами
Сверкает взор испуганный… И вот
Она ко мне припала, замирая,
На грудь… и, головы не подымая,

XXXIV

Мне шепчет: «Друг, ты женишься?» Рекою
Ужаснейшие клятвы полились.
«Обманешь… бросишь»… – «Солнцем и луною
Клянусь тебе, о Саша!»… Расплелись
Ее густые волосы… змеею
Согнулся тонкий стан… – «Ах, да… женись»…
И запрокинулась назад головка…
И… мой рассказ мне продолжать неловко.

XXXV

Читатель милый! Смелый сочинитель
Вас переносит в небо. В этот час
Плачевный… ангел, Сашин попечитель,
Сидел один и думал: «Вот-те раз!»
И вдруг к нему подходит Искуситель:
– «Что, батюшка? Надули, видно, вас?»
Тот отвечал, сконфузившись: «Нисколько!
Ну смейся! зубоскал!.. подлец – и только».

XXXVI

Сойдем на землю. На земле всё было
Готово… то есть – кончено… вполне.
Бедняжка то вздыхала – так уныло…
То страстно прижималася ко мне,
То тихо плакала… В ней сердце ныло.
Я плакал сам – и в грустной тишине,
Склоняясь над обманутым ребенком,
Я прикасался к трепетным ручонкам.

XXXVII

«Прости меня, – шептал я со слезами, –
Прости меня»… – «Господь тебе судья»…
Так я прощен!.. (Поручика с рогами
Поздравил я.) – ликуй, душа моя!
Ликуй – но вдруг… о ужас!! перед нами
В дверях – с свечой – явилась попадья!!
Со времени татарского нашествья
Такого не случалось происшествья!

XXXVIII

При виде раздраженной Гермионы
Сестрица с визгом спрятала лицо
В постель… Я растерялся… Панталоны
Найти не мог… отчаянно в кольцо
Свернулся – жду… И крики, вопли, стоны,
Как град – и град в куриное яйцо, –
Посыпались… В жару негодованья
Все женщины – приятные созданья.

XXXIX

«Антон Ильич! Сюда!.. Содом-Гоморра!
Вот до чего дошла ты, наконец,
Развратница! Наделать мне позора
Приехала… А вы, сударь, – подлец!
И что ты за красавица – умора!..
И тот кому ты нравишься, – глупец,
Картежник, вор, грабитель и мошенник!»
Тут в комнату ввалился сам священник.

XL

«А! ты! Ну полюбуйся – посмотри-ка,
Козел ленивый – что? что, старый гусь?
Не верил мне? Не верил? ась?.. Поди-ка
Теперь – ее сосватай… Я стыжусь
Сказать, как я застала их… улика,
Чай, налицо» (…in naturalibus –
Подумал я), – «измята вся постелька!»
Служитель алтарей был пьян как стелька.

XLI

Он улыбнулся слабо… взор лукавый
Провел кругом… слегка махнул рукой
И пал к ногам супруги величавой,
Как юный дуб, низринутый грозой…
Как смелый витязь падает со славой
За край – хотя подлейший, но родной, –
Так пал он, поп достойный, но с избытком
Предавшийся крепительным напиткам.

XLII

Смутилась попадья… И в самом деле
Пренеприятный случай! Я меж тем
Спокойно восседаю на постеле.
«Извольте ж убираться вон…» – «Зачем?»
– «Уйдете вы?»… – «На будущей неделе.
Мне хорошо; вот видите ль: я ем
Всегда – пока я сыт; и ем я много»…
Но Саша мне шепнула: «ради бога!..»

XLIII

Я тотчас встал. «А страшно мне с сестрицей
Оставить вас»… – «Не бойтесь… я сильней»…
– «Эге! такой решительной девицей
Я вас не знал… но вы в любви моей
Не сомневайтесь, ангелочек». Птицей
Я полетел домой… и у дверей
Я попадью таким окинул взглядом,
Что, верно, жизнь ей показалась адом.

XLIV

Как человек, который «взнес повинность»,
Я спал, как спит наевшийся порок
И как не спит голодная невинность.
Довольно… может быть, я вас увлек
На миг – и вам понравилась «картинность»
Рассказа – но пора… с усталых ног
Сбиваю пыль: дошел я до развязки
Моей весьма не многосложной сказки.

XLV

Что ж сделалось с попом и с попадьею?
Да ничего. А Саша, господа,
Вступила в брак с чиновником. Зимою
Я был у них… обедал – точно, да.
Она слывет прекраснейшей женою
И недурна… толстеет – вот беда!
Живут они на Воскресенской, в пятом
Эта́же, в нумере пятьсот двадцатом.