Из азербайджанской поэзии

Вагиф

Пятистишия

Я правды искал, но правды снова и снова нет.
Все подло, лживо и криво – на свете прямого нет.
Друзья говорят – в их речи правдивого слова нет.
Ни верного, ни родного, ни дорогого нет.
Брось на людей надежды – решенья иного нет.

Все вместе и каждый порознь нищий, царь и лакей –
Каждый из них несчастлив в земной юдоли своей.
Их всех сожрала забота, оторванность от людей,
И сколько бы я ни слышал бесчисленных их речей –
В них, кроме лжи и неправды, смысла второго нет.

Странный порядок в силу у сильных мира вступил:
Чье бы печальное сердце ты ни развеселил –
Оно тебе злом отплатит, отплатит по мере сил,
Им ненавистен всякий, кто добро совершил.
На целом огромном свете мне друга родного нет.

Ученый и с ним невежда, учитель и ученик –
Снедаемы все страстями, в плену у страстей одних.
Истина всюду пала, грех повсюду проник,
Кто в мулл и шейхов поверит, тот ошибется в них.
Ни в одном человеке чувства святого нет.

Всякий чего-то ищет, погонею поглощен.
Ищут себе престолов, венцов, диадем, корон.
Шах округляет земли – за ними в погоне он.
Влюбленный бежит за тою, в которую он влюблен.
Ни радости нет на свете, ни прочного крова нет.

Пусть ты на людей, как солнце, свой излучаешь свет –
Но помни, что слов признанья ты не дождешься, нет.
Совесть, честь, благородство давно уж утратил свет.
Услышали мы, что где-то найден честности след.
Я долго искал и знаю – чувства такого нет.

Алхимиками я сделал множество гончаров,
В золото обращал я прах забытых гробов,
Из щебня я делал яхонт, с камня срывал покров.
В алмазы мог обращать я бляхи на шеях ослов,
Признанья искал, – но мир мне ответил сурово: «Нет!»

Я мир такой отвергаю, он в горле стал поперек,
Он злу и добру достойного места не приберег.
В нем благородство тщетно: потворствует подлым рок.
Щедрости нет у богатых – у щедрых пуст кошелек.
Повсюду царство коварства, и царства другого нет!

Я видел конец надежды, мечтаний конец пустой,
Конец богатства и славы с их земной суетой,
Конец увлеченья женской невянущей красотой,
Конец и любви, и дружбы, и преданности святой.
Я знаю, что совершенства и счастья людского нет.

Потухли глаза, старею, жизнь черней и черней.
Сколько красавиц мимо прошло за тысячи дней!
Дурною была подруга, погублено счастье с ней!
Аллах, одари Вагифа милостию своей:
Ведь, кроме тебя, на свете друзей у больного нет.

Насими

В меня вместятся оба мира, но в этот мир я не вмещусь.
Я – суть, я не имею места, и в бытие я не вмещусь.

Все то, что было, есть и будет, – все воплощается во мне.
Не спрашивай! Иди за мною. Я в объясненья не вмещусь.

Вселенная – мой предвозвестник, мое начало – жизнь твоя.
Узнай меня по этим знакам, но я и в знаки не вмещусь.

Предположеньем и сомненьем до истин не дошел никто;
Кто истину узнал, тот знает – в предположенья не вмещусь.

Поглубже загляни в мой образ и постарайся смысл понять,
Являясь телом и душою, я в душу с телом не вмещусь.

Я – жемчуг, в раковине скрытый. Я – мост, ведущий в ад и рай.
Так знайте, что с таким богатством я в лавки мира не вмещусь.

Я – самый тайный смысл всех кладов, я – очевидность всех миров,
Я – драгоценностей источник, в моря и недра не вмещусь.

Хоть я велик и необъятен, но я Адам, я человек.
Я знаю все, но в то, что знаю, весь до конца я не вмещусь.

Все времена и все века я, душа и мир – все это я, –
Но разве никому не странно, что в них я тоже не вмещусь?

Я – небосклон, я – все планеты, и Ангел Откровенья я.
Держи язык свой за зубами, и в твой язык я не вмещусь.

Я – атом всех вещей, я – солнце, я – шесть сторон твоей земли.
Скорей смотри на ясный лик мой, я в эту ясность не вмещусь.

Я – сразу сущность и характер, я – сахар с розой пополам,
Я сам решенье с оправданьем, в молчащий рот я не вмещусь.

Я – дерево в огне, я – камень, взобравшийся на небеса.
Ты пламенем моим любуйся, я в это пламя не вмещусь.

Старик – я в то же время молод, я – лук с тугою тетивой,
Я – власть, я – вечное богатство, но сам в века я не вмещусь.

Я – имя Насими носящий, я – хашимит и курейшит,
Я меньше, чем моя же слава, но я и в славу не вмещусь.

Видади

Мы жить не можем, смерть поправ, – как тяжко умирать!
На жизнь имея столько прав, как тяжко умирать!

Мой взор еще не опустел, ведь он тебя встречал.
Тебя опять не увидав, как тяжко умирать!

Готов смеяться мой язык и голос щебетать.
Высоко голову подняв, как тяжко умирать!

Пускай страдает тот, кто знал, жалеет, кто не знал.
Свою хвалу тебе послав, как тяжко умирать!

Стрелой пронзенный прямо в грудь, бесцельно я бегу.
Мой след неровен и кровав… Как тяжко умирать!

Я разучился говорить, и силы нет в руках.
Недолюбив, недострадав, как тяжко умирать!

Без крова, на чужой земле, вдали от мест родных.
Страданий всех не описав, как тяжко умирать!

Шестистишия

Не думай о нашем страданье – всему наступит конец,
В груди удержи рыданья – слезам наступит конец.
Придет пора увяданья – цветам наступит конец.
В душе не храни ожиданья – душе наступит конец.
Мне чашу подай, виночерпий, – всему наступит конец.
Нас сгложут могильные черви – всему наступит конец.

Возлюбленная прекрасна – она истлеет в земле,
Рот ее нежно-красный – и он истлеет в земле,
Локон на шее страстной тоже истлеет в земле.
И раз ее образ ясный должен истлеть в земле,
Мне чашу подай, виночерпий, – всему наступит конец.
Нас сгложут могильные черви – всему наступит конец.

Умрет властелин вселенной, – что выживет он, не верь.
И царство его погибнет – во власть и закон не верь.
Все в мире непостоянно. Что мудр Соломон – не верь.
Вращению мирозданья, если умен, не верь.
Мне чашу подай, виночерпий, – всему наступит конец.
Нас сгложут могильные черви – всему наступит конец.

И если – за годом годы – сто веков расцветет,
И если, шумя листвою, сто садов расцветет,
И если сто гиацинтов, сто цветов расцветет,
То разве душа от лживых, от жалких слов расцветет?
Нет! Чашу подай, виночерпий, – всему наступит конец.
Нас сгложут могильные черви – всему наступит конец.

Трудно думать о жизни – горем она полна.
Каждому бриллианту – тысяча душ цена!
Как в зеркале, в каждой грани подлость отражена.
Клянчить себе подачек наша земля должна.
Мне чашу подай, виночерпий, – всему наступит конец.
Нас сгложут могильные черви – всему наступит конец.

Цену пустому миру знал Видади больной.
Мир о пощаде просит, словно набат ночной!
Что за столпотворенье там, в суете земной!
Жизнь коротка, не будет жизни еще одной.
Мне чашу подай, виночерпий, – всему наступит конец.
Нас сгложут могильные черви – всему наступит конец.

Самед Вургун

Поэт, как рано постарел ты…
Ты, говорят, счастливый самый,
Хотя всю жизнь ты горем сыт,
Как снег в горах, оно висит
Над головой твоей упрямой.
И скольких бы других ни грел ты,
Ни влек бы к сердца очагу,
Вся голова твоя в снегу!
Поэт, как рано постарел ты…

Вчера, когда окончил ты
Читать, когда, в руках цветы –
Безмолвная, перед поэтом
Стояла девушка с букетом,
Как долго на нее смотрел ты,
Читая у нее в глазах
Наивное по-детски: «Ах!
Поэт, как рано постарел ты!»

Охотой увлекался ты,
Под буркой ночевал в пустыне
И за козлами по стремнине
Спускался с горной высоты.
Как прежде, брал их на прицел ты,
Но пули мимо них прошли
И только свистнули вдали:
Поэт, как рано постарел ты!

Ты был жесток в житейских схватках,
Был друг друзьям, был враг врагам,
Но тот, кто в жизни только лгал,
Кто дружбу предлагал, как взятку,
Кто с лестью лез, чтоб подобрел ты,
Сейчас, скрывая торжество,
В твой дом вползая, шепчет: «О,
Поэт, как рано постарел ты…»

Да, голова твоя седа,
Поэт. Но это не беда, –
Ни женщина, что ты любил,
Ни Родина, чьим сыном был,
Те двое, для кого сгорел ты,
Пусть голова твоя седа,
Тебе не скажут никогда:
«Поэт, как рано постарел ты!..»

Я не спешу…

Все в звездах небо, с моря дует ветер.
Мы встретим со стаканами зарю.
Не говорю: забудем все на свете!
– Согреемся немного, – говорю.
Пусть длится ночь, пусть опоздает утро,
В объятьях дум сижу я у огня.
Пусть то, что я скажу, не так уж мудро,
Но мудрость друга – выслушать меня!
Пока любить и петь я мучим жаждой,
Пока, живой, теплом земли дышу,
Я жизнь продлю в ее мгновенье каждом.
Мне некуда спешить.
Я не спешу.

Любовь моя! Чтоб лет моих не выдать,
Не говори, что я устал и стар.
Я видел меньше, чем хотел бы видеть!
Встань, обойдем земной летящий шар.
И если парус дум моих летучих
Нас бросит в океаны и моря,
Не бойся! Я дорог не знаю лучших,
Чем те, где не встают на якоря.
Звезда ль меня лучами с неба тронет,
Иль я звезду на небе погашу,
Пусть радость и печаль своих коней не гонят,
Мне некуда спешить.
Я не спешу.

И ты, мой друг, охотник, всю округу
Облазивший со мною на веку,
Давай пройдемся медленно по лугу
И «здравствуй» скажем каждому цветку.
Я должен над цветами наклониться
Не для того, чтоб рвать или срезать,
А чтоб увидеть добрые их лица
И доброе лицо им показать.
Они раскроются по доброй воле
На час, на день, на сколько попрошу!
Куда спешить мне? Я не ветер в поле!
Мне некуда спешить.
Я не спешу.

Пусть туча медленней пройдет над нами,
Пусть медленней течет река. И пусть,
Весь мир на капли разделив глазами,
Я каждую запомню наизусть.
Не думай, я не постарел, я просто
Хочу, чтоб все в нас оставляло след,
Чтоб мы, не доживающие до ста,
Прожить умели за день десять лет.
Пусть не спешит перо в руке поэта
Скорее книгу жизни завершить.
Пусть длится день! Пусть вертится планета!
Я не спешу.
Мне некуда спешить.

Телогрейка

Ты помнишь, друг, как я, назад три года,
В Москве, с утра к тебе ворвался в дом?
И сколько б мы ни пили в ту погоду,
Дай бог, чтоб чаще было так, вверх дном!

Южанин, был я в ту метель простужен,
И как же ты ругал меня, корил,
Что даже пусть я сам себе не нужен,
Тебе я нужен! – так ты говорил.

Сняв телогрейку, теплую от тела,
Ее мне по-солдатски подарил.
– Простуженный поэт – дрянное дело!
Не смей болеть! – так ты мне говорил.

И голос твой, как огонек за вьюгой,
Не потеряю я, пока живу,
Пусть будет щепкою подарок друга, –
С той щепкой я моря переплыву!

Когда теперь с ружьем в степи шагаю
И зимний холод режет, как стекло,
Я сразу телогрейку надеваю,
Хранящую еще твое тепло.

Когда в Баку ударит норд весенний,
И с легкими начнется канитель,
И все родные хором, нет спасенья,
Зовут врачей, чтоб класть меня в постель, –

Я надеваю телогрейку эту
И в ней сижу упрямо у огня.
Каких врачей еще искать по свету,
Когда ты взялся вылечить меня!

Одинокая могила

Фрагмент

Моя мечта вдруг унесла меня
От нашей громкой и живой планеты
Туда, где ночи нет, и нету дня,
Нет тишины, затем что звуков нету.

Людского не увидишь там лица,
Вода горька там, и земля тосклива,
Там нету ни прилива, ни отлива,
Как нету ни начала, ни конца.

Там каждый камень, прошлое приемля,
Стоит, вкушая вечности покой,
Закрыв глаза на небо и на землю,
В надгробных думах о судьбе людской.

Висят деревьев ветки неживые
Над кладбищем, где неживые спят.
И кипарисы, словно часовые,
Над белым камнем памяти стоят.

Ни дождь, хлеставший сверху мокрой плетью,
Ни зной, сплетенный из сухих ремней,
Не смог стереть за целое столетье
Ни буквы с этих неживых камней.

Гляжу на это кладбище мирское…
Жизнь прожита вся в спешке, на бегу,
И что-то не доделано такое,
Чтобы не быть у мертвецов в долгу…

Расул Рэа

Путь жизни

И мокрые весенние деревья,
И молодости теплые дожди,
И первый страх,
И первое доверье,
И спутанные косы на груди –
Все остается позади…

И голубые сонные глаза,
И на щеке – соленая слеза,
И шепот: раз пришел – не уходи!
Все остается позади.

Надежды голубиные полеты,
И привкус клетки – в просьбах: подожди!
И трепет крыльев,
И в гортани клекот –
Все остается позади…

В вагоне позднего трамвая
С дождем мы едем в старость оба,
Дождь движется со мной бок о бок,
Кружками к стеклам приставая.

А стук колес уходит в прошлое,
Напоминая мне без жалости
О том, как много мною прожито,
И об оставшейся мне малости.
О том, что в прошлом есть мужчины,
Есть женщины,
Есть имена,
Есть адреса
И нет причины,
С ним встретясь, отводить глаза.

Да, многое осталось
Позади,
Но кое-что припасено для спора
И с будущим.
И если на пути
Вновь встанут горы –
Ну и что ж, что горы!