«С тех пор как я прозрел, разбуженный грозою…»

С тех пор как я прозрел, разбуженный грозою,
С тех пор как детских грез проникнул я обман
И жизнь сверкнула мне позорной наготою
И жалкой дряхлостью сквозь радужный туман,
С тех пор как, оттолкнув соблазны наслажденья,
Мой стих я посвятил страданью и борьбе,
Не раз переживал я тяжкие сомненья,
Сомненья в будущем, и в братьях, и в себе…
Я говорил себе: «Не обольщайся снами;
Что дашь ты родине, что в силах ты ей дать?
Твоей ли песнею, твоими ли слезами
Рассеять ночь над ней и скорбь ее унять?
Что значишь ты, пигмей, со всей твоей любовью,
И все, одним путем идущие с тобой,
Пред льющейся века неудержимой кровью,
Пред вечным злом людским и вечною враждой?
А между тем молчать в бездействии позорном,
Есть хлеб, отравленный слезами нищеты,
Носить ярмо раба в смирении покорном, –
Так жить не можешь ты, так жить не хочешь ты!
Где ж свет и где исход?..»

                    И понял я душою,
Что мысль не прояснит мучительный хаос
И что порыв ее мне принесет с собою
Лишь мрак уныния да злобу жгучих слез…
И проклял я тогда бесплодные сомненья,
И сердце я спросил, – и сердцем я решил,
Услышав братский стон, без дум и размышленья
Идти и помогать, насколько станет сил.
[Я божеством избрал любовь и всепрощенье;
Святым ее огнем я каждый стих зажег,
И ту же песнь любви, печали и забвенья
С собою я принес в наш дружеский кружок.]

1883