Товарищу машинистке
К пишущему
массу исков
предъявляет
машинистка.
– Ну, скажите,
как не злиться?..
Мы,
в ком кротость щенья,
мы
для юмора –
козлицы
отпущенья.
Как о барышне,
о дуре –
пишут,
нас карикатуря.
Ни кухарка-де,
ни прачка –
ей
ни мыть,
ни лап не пачкать.
Машинисткам-де
лафа ведь –
пианисткой
да скрипачкой
музицируй
на алфа́вите.
Жизнь –
концерт.
Изящно,
тонно
стукай
в буквы «Ремингтона».
А она,
лахудрица,
только знает –
пудрится
да сует
завитый локон
под начальственное око.
«Ремингтон»
и не машина,
если
меньше он аршина?
Как тупит он,
как он сушит –
пишущих
машинок
зал!
Как завод,
грохочет в уши.
Почерк
ртутью
ест глаза.
Где тут
взяться
барышням!
Барышня
не пара ж нам.
Нас
взяла
сатира в плети.
Что –
боитесь темы громше?
Написали бы
куплетик
о какой-нибудь наркомше! –
Да, товарищ, –
я
виновен.
Описать вас
надо внове.
Крыльями
копирок
машет.
Наклонилась
низко-низко.
Переписывает
наши
рукописи
машинистка.
Пишем мы,
что день был золот,
у ночей
звезда во лбу.
Им же
кожу лишь мозолят
тысячи
красивых букв.
За спиною
часто-часто
появляется начальство.
«Мне писать, мол,
страшно надо.
Попрошу-с
с машинкой
на дом…»
Знаем женщин.
Трудно им вот.
Быт рабынь
или котят.
Не накрасишься –
не примут,
а накрасься –
сократят.
Не разделишь
с ним
уютца –
скажет
после краха шашен:
– Ишь,
к трудящимся суются
там…
какие-то…
пишмаши… –
За трудом
шестичасовым
что им в радость,
сонным совам?
Аж город,
в гла́за в оба,
сам
опять
работой буквится, –
и цифры
по автобусам
торчат,
как клавиш пуговицы.
Даже если
и комета
пролетит
над крышей тою –
кажется
комета эта
только
точкой с запятою.
Жить на свете
не века,
и
время,
этот счетчик быстрый,
к старости
передвигает
дней исписанных регистры.
Без машин
поэтам
туго.
Жизнь поэта
однорука.
Пишет перышком,
не хитр.
Машинистка,
плюнь на ругань, –
как работнице
и другу
на́
тебе
мои стихи!
[1927]