Про пешеходов и разинь, вонзивших глазки небу в синь

  Улица –
         меж домами
           как будто ров.
Тротуары
        пешеходов
         расплескивают на асфальт.
Пешеходы ругают
        шоферов, кондукторов.
Толкнут,
       наступят,
           отдавят,
                свалят!
По Петровке –
         ходят яро
пары,
      сжаты по-сардиньи.
Легкомысленная пара,
спрыгнув с разных тротуаров,
снюхалась посередине.
Он подымает кончик кепки,
она
  опускает бровки…
От их
      рукопожатий крепких –
плотина
   поперек Петровки.
Сирене
   хвост
         нажал шофер,
визжит
   сирен
      железный хор.
Во-всю
   автобусы ревут.
Напрасен вой.
      Напрасен гуд.
Хоть разверзайся преисподняя,
а простоят
     до воскресения,
вспоминая
     прошлогоднее
крымское землетрясение.
Охотный ряд.
      Вторая сценка.
Снимают
        дряхленькую церковь.
Плетенка из каких-то вех.
Задрав седобородье вверх,
стоят,
      недвижно, как свеча,
два довоенных москвича
Разлив автомобильных лав,
таких спугнуть
      никак не суйся
Стоят,
   глядят, носы задрав,
и шепчут:
        «Господи Исусе…»
Картина третья.
          Бытовая.
Развертывается у трамвая.
Обгоняя
   ждущих –
           рысью,
рвясь,
       как грешник рвется в рай,
некто
      воет кондуктриссе:
«Черт…
   Пусти! –
        Пустой трамвай…»
Протолкавшись между тетей,
обернулся,
     крыть готов…
«Граждане!
        Куда ж вы прете?
Говорят вам –
         нет местов!»
Поэтому
      у меня,
у старой газетной крысы,
и язык не поворачивается
              обвинять:
ни шофера,
     ни кондуктриссу.
Уважаемые
         дяди и тети!
Скажите,
        сделайте одолжение:
Чего вы
     нос
         под автобус суете?!
Чего вы
     прете
        против движения?!

[1928]