Негритоска Петрова

У Петровой
     у Надежды
не имеется одежды.
Чтоб купить
     (пришли деньки!),
не имеется деньги́.
Ей
 в расцвете юных лет
растекаться в слезной слизи ли?
Не упадочница,
      нет!
Ждет,
      чтоб цены снизили.
Стонет
   улица
      от рева.
В восхищеньи хижины.
– Выходи скорей, Петрова, –
в лавке
   цены снижены.
Можешь
    в платьицах носиться
хошь с цветком,
      хошь с мушкою.
Снизили
    с аршина ситца
ровно
      грош с осьмушкою.
Радуйтесь!
     Не жизнь –
           малина.
Можете
    блестеть, как лак.
На коробке
     гуталина
цены
     ниже на пятак.
Наконец!
    Греми, рулада!
На тоску,
    на горечь плюньте! –
В лавке
    цены мармелада
вдвое снижены на фунте.
Словно ведьма
      в лампах сцены,
веником
    укрывши тело,
баба
  грустно
     смотрит в цены.
Как ей быть?
      и что ей делать?
И взяла,
    обдумав длинно,
тряпку ситца
      (на образчик),
две коробки гуталина,
мармелада –
      ящик.
Баба села.
     Масса дела.
Баба мыслит,
      травки тише,
как ей
  скрыть от срама
         тело…
Наконец
    у бабы вышел
из клочка
     с полсотней точек
на одну ноздрю платочек.
Работает,
    не ленится,
сияет именинницей, –
до самого коленца
сидит
  и гуталинится.
Гуталин не погиб.
Ярким светом о́жил.
На ногах
    сапоги
собственной кожи.
Час за часом катится,
баба
  красит платьице
в розаны
    в разные,
гуталином вмазанные.
Ходит баба
     в дождь
        и в зной,
искрясь
   горной голизной.
Но зато
   у этой Нади
нос
  и губы
     в мармеладе.
Ходит гуталинный чад
улицей
   и пахотцей.
Все коровы
     мычат,
и быки
   шарахаются.
И орет
   детишек банда:
– Негритянка
      из джаз-банда! –
И даже
   ноту
     Чемберлен
прислал
    колючую от терний:
что мы-де
     негров
        взяли в плен
и
 возбуждаем в Коминтерне.
В стихах
    читатель
        ждет морали.
Изволь:
   чтоб бабы не марались,
таких купцов,
      как в строчке этой,
из-за прилавка
      надо вымести,
и снизить
    цены
      на предметы
огромнейшей необходимости.
  

[1927]