Мелкая философия на глубоких местах

Превращусь
        не в Толстого, так в то̀лстого, –
ем,
пишу,
    от жары балда.
Кто над морем не философствовал?
Вода.
Вчера
   океан был злой,
          как черт,
сегодня
    смиренней
         голубицы на яйцах.
Какая разница?
       Все течет…
Все меняется.
Рассыпается волна
         и опять взбухать.
Горою кажется
       на этаком расстоянии.
Тут и водоросль,
       и вода,
          и прочая труха –
обрастание!
Есть у воды своя пора,
часы прилива,
       часы отлива.
А у Стеклова
      вода
        не сходила с пера.
Несправедливо.
Дохлая рыбка
      плывет одна.
Висят плавнички,
        как подбитые крылышки.
Плывет недели,
       и нет ей ни дна,
ни покрышки.
Волны
   друг друга
        лупят плашмя́.
И так и этак,
      то всыпят, то высыпят,
и вновь водословят,
         звеня и шумя…
Диспут…
Это кит, говорят.
        Возможно и так.
Вроде рыбьего Бедного –
            обхвата в три.
Только у Демьяна
        усы наружу,
             а у кита
внутри.
Годы – чайки.
       Вылетят в ряд –
и в воду –
     брюшко рыбешкой пичкать.
Скрылись чайки.
        В сущности говоря,
где птички?
Я родился,
     рос,
       кормили соскою, –
жил,
  работал,
      стал староват…
Вот и жизнь пройдет,
          как прошли Азорские
острова.

Этот стих – скелет, который может и должен обрастать при моей помощи и вашей, товарищи поэты, мясом злободневных строк. Так строки про «обрастание» и «диспут» – новы. Другие – устаревшие – вычеркнуты. Таковым скелетом, например, была моя «Схема смеха».

В. М.