Лена

Встаньте, товарищи,
         прошу подняться.
От слез
    удержите глаза.
Сегодня
    память
         о павших
           пятнадцать
лет назад.
Хуже каторжных,
        бесправней пленных,
в морозе,
    зубастей волков
           и люте́й, –
жили
      у жил
     драгоценной Лены
тысячи
   рабочих людей.
Роя
  золото
     на пятерки и короны,
рабочий
   тощал
      голодухой и дырами.
А в Питере
     сидели бароны,
паи
  запивая
     во славу фирмы.
Годы
     на тухлой конине
мысль
   сгустили
         простую:
«Поголодали,
      а ныне
больше нельзя –
        бастую».
Чего
  хотела
     масса,
копачей
    несчетное число?
Капусты,
    получше мяса
и работы
    8 часов.
Затягивая
     месяца на́ три,
директор
    что было сил
уговаривал,
     а губернатора
слать
     войска
     просил.
Скрипенье сапог…
        скрипенье льда…
Это
  сквозь снежную тишь
жандарма Трещенко
         и солдат
шлет
     губернатор Бантыш.
А дальше?
    Дальше
        рабочие шли
просить
    о взятых в стачке.
И ротмистр Трещенко
         визгнул
               «пли!»
и ткнул
    в перчатке пальчик.
За пальцем
     этим
        рванулась стрельба –
второй
   после первого залпа.
И снова
    в мишень
        рабочего лба
жандармская
     метится
         лапа.
За кофием
     утром рано
пишет
  жандарм
      упитан:
«250 ранено,
270 убито».
Молва
   о стрельбе опричины
пошла
   шагать
      по фабричным.
Делом
   растет
      молва.
Становится
     завод
        сотый.
Дрожит
    коронованный болван
и пайщики
     из Лензоты.
И горе
   ревя
     по заводам брело:
– Бросьте
     покорности
            горы
            нести! –
И день этот
     сломленный
           был перелом,
к борьбе перелом
        от покорности.
О Лене память
      ни дни,
         ни года
в сердцах
     не сотрут никогда.
Шаг
  вбивая
     победный
         твой
в толщу
    уличных плит,
помни,
   что флаг
         над головой
и ленскою кровью
        облит.
  

[1927]