Хулиган («Республика наша в опасности…»)

  Республика наша в опасности.
                В дверь
  лезет
     немыслимый зверь.
  Морда матовым рыком гулка́,
  лапы –
      в кулаках.
  Безмозглый,
        и две ноги для ляганий,
  вот – портрет хулиганий.
  Матроска в полоску,
           словно леса́.
  Из этих лесов
         глядят телеса.
  Чтоб замаскировать рыло мандрилье,
  шерсть
     аккуратно
          сбрил на рыле.
  Хлопья пудры
         («Лебяжьего пуха»!),
  бабочка-галстук
          от уха до уха.
  Души не имеется.
          (Выдумка бар!)
  В груди –
       пивной
           и водочный пар.
  Обутые лодочкой
  качает ноги водочкой.
  Что ни шаг –
  враг.
  – Вдрызг фонарь,
          враги – фонари.
  Мне темно,
       так никто не гори.
  Враг – дверь,
         враг – дом,
  враг –
      всяк,
        живущий трудом.
  Враг – читальня.
          Враг – клуб.
  Глупейте все,
        если я глуп! –
  Ремень в ручище,
          и на нем
  повисла гиря кистенем.
  Взмахнет,
       и гиря вертится, –
  а ну –
      попробуй встретиться!
  По переулочкам – луна.
  Идет одна.
       Она юна.
  – Хорошенькая!
          (За́ косу.)
  Обкрутимся без загсу! –
  Никто не услышит,
           напрасно орет
  вонючей ладонью зажатый рот.
  – Не нас контрапупят –
             не наше дело!
  Бежим, ребята,
         чтоб нам не влетело! –
  Луна
     в испуге
         за тучу пятится
  от рваной груды
          мяса и платьица.
  А в ближней пивной
            веселье неистовое.
  Парень
      пиво глушит
           и посвистывает.
  Поймали парня.
         Парня – в суд.
  У защиты
       словесный зуд:
  – Конечно,
        от парня
            уйма вреда,
  но кто виноват?
          – Среда.
  В нем
     силу сдерживать
            нет моготы.
  Он – русский.
         Он –
            богатырь!
  – Добрыня Никитич!
            Будьте добры,
  не трогайте этих Добрынь! –
  Бантиком
       губки
          сложил подсудимый.
  Прислушивается
          к речи зудимой.
  Сидит
     смирней и краше,
  чем сахарный барашек.
  И припаяет судья
          (сердобольно)
  «4 месяца».
Довольно!
  Разве
     зверю,
        который взбесится,
  дают
     на поправку
          4 месяца?
  Деревню – на сход!
           Собери
               и при ней
  словами прожги парней!
  Гуди,
     и чтоб каждый завод гудел
  об этой
      последней беде.
  А кто
     словам не умилится,
  тому
     агитатор –
          шашка милиции.
  Решимость
       и дисциплина,
              пружинь
  тело рабочих дружин!
  Чтоб, если
       возьмешь за воротник,
  хулиган раскис и сник.
  Когда
     у больного
          рука гниет –
  не надо жалеть ее.
  Пора
     топором закона
            отсечь
  гнилые
      дела и речь!

[1926]