Галопщик по писателям

Тальников
     в «Красной нови»
            про меня
пишет
   задорно и храбро,
что лиру
       я
         на агит променял,
перо
     променял на швабру.
Что я
     по Европам
        болтался зря,
в стихах
      ни вздохи, ни ахи,
а только
      грублю,
        случайно узря
Шаляпина
     или монахинь.
Растет добродушие
            с ростом бород.
Чего
  обижать
      маленького?!
Хочу не ругаться,
        а, наоборот,
понять
   и простить Тальникова.
Вы молоды, верно,
           сужу по мазкам,
такой
      резвун-шалунишка.
Уроки
   сдаете
      приятным баском
и любите
       с бонной,
           на радость мозгам,
гулять
      в коротких штанишках.
Чему вас учат,
      милый барчук, –
я
   вас
     расспросить хочу.
Успела ли
     бонна
           вам рассказать
(про это –
     и песни поются) –
вы знаете,
     10 лет назад
у нас
     была
     революция.
Лиры
     крыл
     пулемет-обормот,
и, взяв
   лирические манатки,
сбежал Северянин,
            сбежал Бальмонт
и прочие
       фабриканты патоки.
В Европе
       у них
      ни агиток, ни швабр –
чиста
       ажурная строчка без шва.
Одни –
       хореи да ямбы,
туда бы,
      к ним бы,
           да вам бы.
Оставшихся
        жала
           белая рать
и с севера
     и с юга.
Нам
  требовалось переорать
и вьюги,
      и пушки,
        и ругань!
Их стих,
      как девица,
             читай на диване,
как сахар
       за чаем с блюдца, –
а мы
     писали
         против плеваний,
ведь, сволочи –
        все плюются.
Отбившись,
        мы ездим
         по странам по всем,
которые
      в картах наляпаны,
туда,
     где пасутся
          долла́рным посевом
любимые вами –
        Шаляпины.
Не для романсов,
        не для баллад
бросаем
      свои якоря мы –
лощеным ушам
         наш стих грубоват
и рифмы
      будут корявыми.
Не лезем
       мы
         по музеям,
на колизеи глазея.
Мой лозунг –
      одну разглазей-ка
к революции лазейку…
Теперь
   для меня
          равнодушная честь,
что чу́дные
     рифмы рожу я.
Мне
  как бы
     только
        почище уесть,
уесть покрупнее буржуя.
Поэту,
   по-моему,
        слабый плюс
торчать
   у веков на выкате.
Прощайте, Тальников,
            я тороплюсь,
а вы
  без меня чирикайте.
С поэта
   и на поэта
           в галоп
скачите,
   сшибайтесь лоб о лоб.
Но
     скидывайте галоши,
скача
      по стихам, как лошадь.
А так скакать –
          неопрятно:
от вас
   по журналам…
         пятна.

[1928]