Из грузинской поэзии

Важа Пшавела Гоготур и Апшина (Старинная быль)

1

Говорят, хевсур Апшина,
Воин из селенья Бло,
Из Миндодаури рода,
Что добро забыл, что – зло.

Грабит верных и неверных,
Рубит мужа и жену,
Дом сокровищами полнит,
Словно царскую казну.

Говорят еще – Апшины
Есть сильнейший: Гоготур.
От мизинца Гоготура
Навзничь грохнется хевсур.

Да и царь про Гоготура
Рек: «Он тысячи сильней!
Стоит тысячи друзей он,
Стоит тысячи мужей!

Сердце у него – железо,
И железная рука.
Сколько раз под нею стлался
Враг, бесчисленней песка!

Он в бою подобен смерти,
Он, как смерть, неуязвим.
С Гоготуром биться – биться
С смерти ангелом самим.

Как волна играет лодкой –
Так играет он врагом.
Нет сомнения: сей воин
Бранным ангелом ведом».

Царь не раз просил: «Останься!
Ты мне друг – как ни один!»
Но ответ был неизменный:
«Царь! Не вынесу долин!

Если на меня не дует
Горным ветром – дел не жди!
Сердце плачет, и не хочет
Плоть ни хлеба, ни воды.

Рта и вовсе не открою!
Буду стыть и цепенеть.
Мне одна дорога – горцем
Жить и горцем умереть.

Есть печаль у Гоготура:
Стали недруги смирны!
Но у истинного пшава
Дело есть и без войны!»

Говорит: «Одной породы
Меч с косой – что брат с сестрой!
Поработаем! Разбоем
Жив не будет род людской».

Ни единого упрека
В целой Грузии ему.
А не то, чтобы безлунной
Ночью – вырывать суму!

Ломит он платан столетний,
На плечи кладет, как трость,
И, попыхивая трубкой,
В дом несет – чтоб грелся гость.

Или, возвратясь с оленем,
– Сдался, леса властелин! –
Взяв пандури на колени,
Сумерничает один.

И звенит его пандури,
И дымит его табак,
Щиплет струны смуглый палец,
Сыплет золотом очаг.

Запоет – ей-ей на балках
Потолок не улежит!
А ногой еще притопнет –
Вся-то Пшавия дрожит!

2

Три у женщины приметы:
Говорок быстрей воды,
Пол-ума (и тот с безумьем
Схож) и страсти без узды.

Денно-нощно, нощно-денно
Мелет, мелет языком:
Просит подвигов у мужа –
Ими хвастаться потом.

Кроме «славы», нету слова
В малом доме между скал.
Будь супруг ее хоть вором –
Только бы мечом махал!

Только бы ружья не ржавил!
Жеребца не жарил зря.
Только бы жену забавил
Платьем красным, как заря!

Подступает к Гоготуру:
«Муж, на что тебе твой щит?
Раз к домашнему порогу
Хуже хворого пришит!»

И опять героя точит:
«Муж, на что тебе твой меч?
Погляди: слезами плачет!
Хочет голову отсечь!

Собирай оброк с хевсуров,
Грабь чеченца на горе!
Говорят, что у Апшины,
Конь – что рыба в серебре!» –

«Женщина, – ей муж, – что мелешь?
Худо с разумом твоим!
Ты с воителем венчалась,
Не с грабителем ночным.

Чем язык чесать о зубы –
Шерсть чеши да лен чеши!
Худородная, что можешь
Знать про ружья и мечи!

Чем безумствовать речами –
Хоть чулок вяжи с умом!
Лишь тогда рубиться свято,
Коли рубишься с врагом!

Царь пока не кинул клича:
– Враг напал! Пора в поход!
За плечами Гоготура
Сдвинься, Пшавии народ! –

До тех пор не будет крови
Гоготурову мечу.
Страшной кровью – братней кровью
Славного не омрачу!

Было ли, чтобы татарин
На скамье меня нашел?
Как гиена на джейранов,
На татарина я шел!

Я о вражеские спины
Семь мечей – восьмой визжал! –
Целых восемь иступил я,
А девятый был – кинжал.

Женщина, коль ты не демон,
Устыдись своих словес!» –
«Я о том скорблю, что дому
Пользы мало от чудес!

Слава – слабая одёжка,
Варево пустое – честь.
Сто порубленных татарских
Спин – их с солью будешь есть?

Ну-ка, кроме ран на теле,
Что домой принес с войны?
В добром имени – что проку,
Коли руки не полны?»

Сильно огорчился воин;
Меч берет (возьмет и щит),
Лыком липовым потуже
К поясу его крепит,

Щит налево взял, направо
Ружьецо – как есть бревно
Стопудовое! – и дуре
Молвил слово таково:

«Как сказала – так и будет!
Без добычи не вернусь!»
Может, видели, как ехал,
Чуть посмеиваясь в ус?

3

Мимо гор в зеленых шубах,
Мимо вод, бегущих в ширь,
По фиалковым глазочкам
Едет, едет богатырь.

Едет он землею пшавской,
Первой зеленью лесной,
Едет Пшавией весенней,
Едет Пшавии весной.

У лесного населенья
Точно сговор в этот день:
Древо клонится к оленю,
К древу тянется олень.

Птицы так щебечут сладко,
Что растаял и ледник.
Только у одной Арагвы –
Грозный говор, черный лик.

Мчит, раздутая снегами,
Раздробившая броню,
Полными горстями брызжа
В очи горцу и огню.

Глянь, из-за Копала-камня
Богатырь – скалы облом! –
Словно оползень тяжелый,
Продвигается с конем.

А навстречу, глянь, на лурдже
Стройном: на коне – синей
Синей тучи! (Всадник – лурджи,
Лурджа – всадника стройней.)

Богатырь другой в черкеске
Красной – что твоя заря!
Хороши на поле красном
Щит и меч богатыря!

Он поет – все горы вторят!
Знать, и впрямь непобедим!
Свищут конские подковы
По камням береговым.

Всадник видит Гоготура,
Устремляется – смотри! –
И уже вплотную стали
Кони и богатыри.

С руганью занесши меч свой,
Им всю местность осияв:
«Пшав, сдавай свое оружье!
Мирному без нужды, пшав!

Я – Апшина! (И вторично
Выругавшись – что твой гром!)
Сказанному – покорися!
Либо повторю – мечом!»

Думает силач: «Прикинусь
Кротким, к братству воззову!
Как откликнется Апшина
На склоненную главу?» –

«Друг, одумайся! Иль впрямь я –
Грязь, ногам твоим – навоз?
Тоже женщиною вскормлен!
Чай, не на навозе взрос!

Брат, одумайся! Коль впрямь ты –
Богатырь, как можешь, брат,
Мирного лишить оружья?
Или Бог тебе не свят?

Без меча – как покараю?
Без меча – как пощажу?
Родичеву ругань: – Тряпка! –
Без щита чем отражу?

Коли свят тебе, Апшина,
Бог – хоть шапку мне оставь!
Не пускай меня без шапки,
Сдавшегося не бесславь!

Человек ты громкой славы,
Муж, прославленный кругом.
Обойдись со мной по-братски –
Станет брат тебе рабом».

Закипел Апшина: «Много
Разговариваешь, пшав!
Меч снимай, снимай и шапку!
Кто сильнее – тот и прав!

Ты за целую неделю
Первый будешь мне барыш.
Щит давай, давай ружье мне, –
Не то землю обагришь!

Либо пнем слетишь в Арагву!
По весне вода черна.
Пусть бревном тебя сосновым
Мчит арагвская волна!»

Отдал Гоготур хевсуру
Щит-свой-звон и меч-свой-вес.
И уздечки на утеху
Не оставил живорез!

Вороного шпорой тронул,
Конь что молния взвился!
Тут у Гоготура лопнул
Гнев: «Глядите, небеса!

Гляньте, скалы, гляньте, горы,
Бурная, замедли течь! –
На грабителя, у брата
Вырвавшего щит и меч!

Гляньте, горы, гляньте, скалы –
Как с седельца сволоку, –
Как об этот самый камень
Этот череп истолку!»

Схвачен вор и опрокинут,
Богатырским боем бит,
Связан и, середь дороги
Кинут, идолом лежит.

Стал лежачему стоячий
Речь держать: «Презренный тать!
Как с купцом хевсурским, думал
С Гоготуром совладать?

На протянутую руку
– Вор – ответивший мечом,
Подавай сюда чеканный
Меч! – мой меч! и мой шелом!

Мой и конь! моя и сбруя!
Мой и щит! моя броня!
Кто мечом махал на брата –
Ниже праха для меня».

«Пощади! – ему Апшина,
От расправы побелев
Дозелена, а от гнева
Дочерна позеленев. –

Обознался я – помилуй!
Промахнулся я – прости!
Ты мне рухлядью помнился,
Глиною в моей горсти.

Мощи нет твоей превыше,
Грудь твоя – скалы ребро.
Побратаемся, могучий!
Выпьем дружбы серебро!

А потом, во имя дружбы,
– Стыдно мне, лежу в пыли! –
Брат, верни мое оружье
Или им же заколи!» –

«Что, легко (ему – каратель)
Проходимцу свой шелом
Отдавать? Кинжал и меч свой
Зреть на поясе чужом?»

«Либо возврати оружье,
Либо им же и убей!
Поумнел, во прахе лежа?
Образумился, злодей?

Чем от перса и от турка
Грузию оберегать –
Путника разоружаешь?
И тебя – грузином звать?

И чего ты, скверный, рыщешь,
Словно дух бесплотный, дом
Потерявший! Вор несытый
С уворованным кулем!

Голоден – сказал бы прямо,
Досыта бы накормил.
Но – чтоб мирного ограбить!
Или Бога позабыл?

А без Бога – хоть бы горы
Серебра – какой в них прок?
Если же подраться хочешь –
Меч на поясе высок.

Меньше щебня под ногами,
Чем у Грузии врагов!
На единого грузина –
Войско в тысячу голов!

Бей их справа, бей их слева!
Меч сломал – другой достань!
Правая изныла – левой!
Меч не стал – рукой достань!

Бей неверных, как баранов!
Рассыпай врагов, как вихрь!
Первый молвлю, что достоин
Ты доспехов боевых.

Но тому, кто мирных грабит,
Кому кротость не кротка –
Нет убора головного,
Кроме женского платка.

Грабил ты войны не знавших,
Грабил старцев и детей,
Не встречал ты рук железных
И железных челюстей!

Не хочу твоих доспехов –
Опозорился б мой кров!
Мало ли у Гоготура
В доме ружей и щитов?

И коня возьми обратно!
Будешь, муж непобедим,
Мужеством своим хвалиться –
Похвалися и моим.

Но тебя крестом Хахматским
И Копала-камнем – свят! –
Заклинаю: все, как было,
Говори, хевсурский брат!»

Развязал Апшине руки,
На ноги поставил, щит
Подает. Апшина – синий,
Весь заплаканный стоит.

«Горе, горе мне, Апшине,
Вору из селенья Бло!
Я, как зверь, уйду в пещеру!
Но за все твое добро

Дай тебя облобызаю!»
Тут, словца не говоря,
Гоготур Апшину обнял,
Богатырь – богатыря.

Младший из сумы ковровой
Спешно достает бурдюк,
Сели наземь, сели рядом –
С младшим – старший, с другом – друг.

Тут Апшина рог наполнил,
Руку поднял, око взвел:
«Ты дотоль живи и здравствуй,
Пока небо поит дол,

Пока солнце греет землю,
Пока ночь идет за днем,
Пока лес весною зелен,
Пока высь дружит с орлом,

Пока разом пуда соли
Не притащит муравей…
Да умножит крест Лашарский
Подвиги руки твоей!»

«Да спасут тебя святые! –
Гоготур ему, с душой.
А что крепок ты – изведал
Нынче собственной рукой.

Злому демону не следуй,
Злого дела не твори,
И продлит Господь меж нами
Разговоры и пиры».

Настрогал хевсур кинжалом
Серебра в вино – залог
Верной службы, вечной дружбы –
Каждый осушил свой рог.

Славно пили, складно пели,
И, Арагвы на краю,
Разошлися побратимы
Каждый в сторону свою.

4

Тишь и темень. Спит грузинский
Край, Георгием храним.
Снеговые, ледяные
Горы бодрствуют над ним,

Не зеленые – от века,
Не зеленые – вовек.
По отвесам – турьи тропы:
Зверя вековечный бег.

Только шуму, что гневливой
Речки плеск, да треснет сук.
Вдруг вся спящая деревня
Вздрогнула! – в ворота стук.

«Открывай, жена, не медля!
Муж пришел – жена встает!
Спать не время, вражье семя!
Сам Апшина у ворот!

Будет спать тебе, обуза!
Принимай коня и щит!
Не то крест тебя Хахматский
Милости своей лишит!

Уж мечом не опояшусь
И щита не подыму!
Кого первого завидишь –
Щит и меч отдай тому.

И коня отдай в придачу,
Только платы не взимай!
Кого первого завидишь –
И коня тому отдай!

Чем война была мне, хвату,
Стала хворому – постель.
Злая хворь во мне, хевсурам
Не знакомая досель».

Третий месяц на исходе,
Тверже мертвого лежит.
От его сердечных стонов
Дом дрожит, земля дрожит.

Утаить – обет нарушить,
Рассказать – живым зарыть.
Вот и мается, не в силах –
Рассказать, не в силах – скрыть.

Долго думал – скоро сделал:
Лег богатым – нищим встал,
Что содеял – то поведал,
Был неверным – верным стал.

5

Горный праздник у хевсуров:
Жарит вертел, льет бурдюк.
Вон богатые врагами.
Горцы: Минди и Мацук.

Вот и Хинча бесподобный.
Одаль женское родство
Смотрит скромными глазами –
Каждая на своего.

На земле – голов бараньих,
Что людских в войну голов!
Чу! Молельщика Апшины –
Хевисбери – слышен зов:

«Буди милостив, Георгий,
К царству древнему грузин!
Даруй мощь его народам!
Чтоб не счесть его дружин!

Буди милостив, Георгий,
К верной Грузии своей!
Чтобы не было под небом
Края – Грузии славней!»

Говорят, в последнем доме
Горного селенья Бло
Полнолунными ночами
Кто-то стонет тяжело.
Бесконечный, заунывный
Стон, пугающий зарю:
«Горе, горе мне! Увы мне,
Мертвому богатырю».

Важа Пшавела. Этери

1

Выше глаз уходят горы,
Дальше глаз уходит дол.
Ни жилья бы не увидел
Пешеход, кабы добрел.
Занавешена чинарой,
Тростником окружена,
На всю дальнюю долину –
Только хижина одна.
Тесной изгородью гладыш
С трех сторон ее обнес,
Частым лесом – можжевельник
Обступил и перерос.
Человеку не подвластна
Эта гордая страна;
Мощным голосом природы,
Песней гор оглашена.
Шелест листьев – словно шепот
Затаенной тишины.
Звери, ветры и обвалы –
Вот хозяева страны.
Только речи человечьей
Не услышит пешеход.
Всё здесь, кроме человека,
Говорит и вопиет.
То олень осенним ревом
Потрясет покой дерев.
Громким голосом обвала
Вдруг гора проявит гнев.
Серна вскрикнет, дятел стукнет,
Филин ухнет, каркнет вран,
Серебром на всю долину
Звякнет горлышком фазан…
Только звери эту траву
Мнут да девушка одна.
Как луна одна на небе –
Так она в лесу одна.
Сторожит ее жилище
Куст чилижника в цвету.
Соловей ему все ночи
Жалуется на тоску.
Ах, горька его потеря!
Нету бедному житья!
Бедной девушке Этери
Любо слушать соловья.
«Хорошо поешь ты, – молвит, –
Как бубенчиком звенишь!
В горле жемчугом играешь!
Хоть бы знать – что говоришь!
Только этим и страшна мне
Смерть, глубокая земля,
Что под камнем не слышна мне
Будет песня соловья.
Если б мне судьба судила
Быть пернатым соловьем, –
Знала б, знала б, не гадала б,
Соловьи поют о чем!
Соловьем была бы – ведра
Не таскала бы с трудом,
В серых перышках ходила б,
А не в платьице худом.
Не катились бы, как слезы,
Дни сиротские мои,
Не страшилась бы сиротка
Старой мачехи-змеи».

2

Света первая победа,
Мира первая краса.
Хрусталями, жемчугами
На траве лежит роса.
Только старая старуха –
Что печная головня:
И черна-то, и страшна-то –
Омрачает чудо дня.

Мачеха

Ты вставай, вставай, лентяйка,
Выгоняй, злодейка, скот!
Солнце – час уже как встало:
Проспала ты, глянь, восход!
Берегись теперь расправы!
Наколи скорей дровец!
Накорми мою корову!
Не мори моих овец!
Хоть бы волк меня избавил
От ленивицы-слуги!
Вихрь тебя смети метлою!
Молния тебя сожги!

Этери

Как вода в котле не схожа
С речки светлою водой,
Так и падчерицы доля
С долей дочери родной.
Хоть бы образ свой сиротке
Мать оставила в помин!
Им как солнышком бы грелась
В хладном сумраке долин.
Хоть бы голос свой, голубка,
Завещала сироте!
Не плутала бы сиротка
В мокроте и черноте.
Хоть бы уст своих улыбку
Позабыла уходя!
Не промокла бы подушка
От соленого дождя.
Целый день проклятья, ругань
И во сне и наяву.
Обделенная судьбою,
Богом кинутой живу.
Хоть бы что-нибудь сиротке
Мать оставила в помин!
Хоть бы уст своих улыбку,
Взгляд очей своих один!
От зари до черной ночи
Спину гнуть да слезы лить,
Как ни гнись, раба, под ношей –
Клятой быть да битой быть!
Знать, под красною луною
В час недобрый родилась!
Заглянул к малютке в люльку
Лунный глаз – не в добрый час!
Поднялась Этери с ложа:
Тюфяком ей был тростник,
Плоский камень – изголовьем.
Подняла Этери лик, –
И всю землю озарила
Бедной девушки краса.
Подняла Этери очи –
Отразила небеса.
Погруженная в раздумье,
Поглядит Этери ниц –
Сонмы ангелов нисходят
По лучам ее ресниц.
Шеи горного джейрана
Шея девушки стройней.
Под дубленою овчиной
Стан – что лилия полей!
Только нет у ней нарядов.
В черном рубище, бедна…
Хоть бы бусинка цветная,
Иль застежка хоть одна!
Взяв корзинку через руку,
Вывела на волю скот.
За овечками – корова,
Следом – девушка идет.
Поясок на ней – богатый,
Ибо косами двумя,
Цвета черного агата,
Опоясана она.
Вдоль спины пустить вожжами –
Не управиться самой!
То в кустарнике застрянут,
То почудятся змеей.
Грех на эдакие косы
Призывать Господень гром!
Вот и странствует Этери
В поясе волосяном,
От рассвета до заката
Не встречая ни души.
Незабвенное виденье
Девушки в лесной глуши!

3

Бродят овцы и корова,
Щиплют свежие ростки.
Под чинарою Этери
Внемлет голосу реки.
Но другой ему на смену
Звук: охота! своры плач!
Мчит олень, круша орешник,
За оленем – конный вскачь,
Словно дождь лежачий – стрелы
С напряженной тетивы.
Не сносить тому оленю
Венценосной головы!
На голову пав, с откоса
Покатила кувырком.
Не отдышится Этери,
Спрятавшись за тростником.
Но тростник, неверный, выдал!
На две стороны тростник
Разошелся и увидел
Юноша Этери лик.
Точно дерево сухое,
Вспыхнул. И горящих глаз,
Как стрелой в того оленя,
Взглядом в девушку вперясь,
Пуще дерева сухого
Пышет: ест его огонь!
Как взглянули – не сморгнули,
Не дохнули он и конь.
Ястреба на куропатку
Взгляд – железо бы прожег!
Тростника бы не зажгла бы
Девушка пожаром щек!
Лук и стрелы, бросил наземь,
Следом спрыгивает сам;
К девушке подходит робко,
Телом статен, станом прям.
Лишь тростник вокруг высокий
Да зеленые леса.
К лбу прикладывает руку:
«Здравствуй, девушка-краса!
Кто ты, милая, откуда?
Кто твои отец и мать?
Почему ты в рваном платье?
Как тебя дозволишь звать?»
Как скала, молчит Этери –
Впрямь ли потеряла речь?
Немотой ее разгневан,
Юноша заносит меч:
«Говори сейчас же: кто ты?
Я не зря тебя нашел.
Говори – не то не медля
Расщеплю тебя, как ствол!»

Этери

Только с птицами лесными
Я беседую в лесу.
А пугать меня железом –
Чести мало удальцу!

Годердзи

Хоть одно, голубка, слово!
Кто твои отец и мать?
Почему в таких лохмотьях
Странствуешь, хотел бы знать?

Этери

Всех война взяла, одну лишь
Матушку взяла земля.
Ест и пьет меня, сиротку,
Злая мачеха-змея.
Побредешь овечьим следом –
Будет хижина в лесу.
С мачехой живу, старухой,
Скот ее теперь пасу.

Годердзи

Почему глаза отводишь?
Мимо глаз моих глядишь?
Ведь и взглядом не обидел!
Допроси речной камыш.
Пусть луны небесной краше,
Чище снега на горах, –
Человек тебе я равный!
Что я – падаль или прах?
Нету умысла дурного
У плененного тобой.
Назови, голубка, имя!
Напои меня водой!

Этери

И ребенок незнакомцу
Не откроется – как звать!

Годердзи

Памятью твоих усопших –
Успокой их благодать
Господа! Могил их ради
И живой моей любви,
Утоли, голубка, жажду!
Имя, имя назови!

Этери

«День, Этери!» «Дров, Этери!»
«Выгоняй, Этери, скот!» –
Имя горькое – Этери –
Сладкого не принесет.

Годердзи

Видно, в Господа не верит,
С окаянными знаком,
Кто красавицу такую
Водит в рубище таком.
Накажи Господь злодея!
Тот на свете не жилец,
Кто красавицу такую
Шлет пасти стада овец.
Выслушай меня, Этери:
Хочешь быть моей женой?
Я Гургена сын – Годердзи,
Будешь царствовать со мной.
Осчастливь меня хоть взглядом,
Отними от глаз ладонь.
Молнию опережая,
Понесет нас черный конь…
Как прекрасна ты, Этери!
Ослеплен твоей красой!
Знай, что царства мне дороже
След ноги твоей босой.

Этери

Если девушка в лохмотьях –
Не спасет ее краса!
Смилуются ли колючки,
Коль красавица боса?

Годердзи

Милая! Одно лишь слово!
Оживи увядший куст!
Или слова недостойна
Искренняя просьба уст?

Этери

Царь! Сама я не достойна
Руки мыть тебе и в зной
Заслонять тебя от солнца.
Мне ли быть твоей женой?
Сирота в простой овчине, –
Что и нищему плоха, –
Я ли подданным – царица?
Повелителю – сноха?
Но еще одно, царевич,
И навеки – рознит нас:
Никогда не выйти замуж
Господу я поклялась.
От восхода до заката
Опекать своих ягнят,
Днем довольствоваться всяким,
Не ропща на жар и хлад.
Не гляди, что я сиротка –
Немала моя родня:
Лес, ветвями, как руками,
Обнимающий меня;
Месяц, мне растящий косы;
Чаща, прячущая в зной;
Ветер, мне свежащий щеки;
Дождик, плачущий со мной…
От овец своих – пастушка,
Верь, не разнится ничем.
С овцами одну и ту же
Воду пью и пищу ем!
Знаю я лишь то, что знает
Всякая лесная тварь.
Не томи меня! Будь братом!
Отпусти меня, о царь!
Жарко мне! Совсем сгораю!
Одолел меня озноб!

Тихо косами Этери
Вытирает влажный лоб
И глаза, с которых слезы –
Жемчугом в речной песок…
Если б их песок не выпил –
Был бы жемчугом поток!
Что слезинка – то росинка
Упадает на цветок,
Имя нежное Этери
Взял бы каждый стебелек.

Годердзи

Не рыдай, моя Этери!
Возвращусь в свою страну!
Поверну коня обратно –
Головы не оберну.
Но куда пойду, несчастный?
Некуда – раз не к тебе!
От тебя идет Годердзи,
Значит – к собственной беде!
Сам себя сражу кинжалом
Иль иссохну, как камыш.
Знай: царевича отвергнув,
Тысячи осиротишь!
Вся земля с ее дарами
Притекает к нам в лари.
Бог не трогает алмазов;
Звезд не трогают цари.
Но такая же – и пуще –
Власть над жизнями у нас.
Тысячи и сотни тысяч
Ринутся по взгляду глаз.
Грозные царевы брови:
Только бровью он повел –
Тысячи, как я, безусых
Спустятся в могильный дол.
Мы, цари, всему владыки,
Кто так властен и высок?
А царевича пастушка
Презирает, как песок.
Полно, девушка! Доколе
Воду лить на мой огонь?
Я возьму тебя с собою,
Понесет нас черный конь!
Ах, к груди тебя прижавши,
Молнию опережу!
Раньше тронного подножья
Я коня не осажу.
Все еще молчишь, гордячка?
Не проронишь ни словца?
Счастья мало? Сердца мало?
Мало брачного венца?
Или же другой милее?
Чем тебе не угодил?
Платьем – беден? Родом – скуден?
Ликом – бледен? Телом – хил?

Этери

Брат мой, нет тебя прекрасней!
Ты – что сокол на скале!
Нет двух солнц златых на небе,
Двух Годердзи на земле.
Но цветов в долине много,
Каждый свежестью хорош.
С этого цветка на встречный
Скоро взгляд переведешь.
И останусь я, печалью
Скошенная ниже трав,
Богу не сдержавши клятвы,
Милого не удержав.
Боязно судьбу пытать мне,
Огорчать твою родню,
Не царица я – народу,
Не наездница – коню…

Годердзи

Не зови супруга братом,
Даром неба не гневи!
Годен ли, Этери, в братья,
Кто сгорает от любви?
Да лишит меня всевидец
Света солнца своего,
Коль хоть взгляд один похищу
Я у лика твоего.
Пусть вовеки не услышу
Крика серны молодой,
Коль хоть раз прельстится ухо
Смехом девушки другой.
Пусть костей моих не сыщут
По бездонным пропастям,
Коль хоть в помыслах приникну
Не к твоим, краса, устам.
Для того ль могучим родом
Щит мне дан и меч мне дан,
Чтобы льстивыми речами
Девушек вводить в обман?
Злое б на тебя замыслил –
Не сулил тебе венца б, –
Гнал тебя бы рукоятью
Вплоть до самого дворца,
Но, любя тебя, желаю,
Чтобы шла со мной – любя.
Милая! Любви, не страха
Жду и жажду от тебя!

И опять Этери плачет,
Голову склонивши ниц,
И опять Этери жемчуг
Нижет стрелами ресниц.
Ах, не в первый раз на свете
Над бегущею водой
С хладным разумом не сладит
Сердце девы молодой!

4

Где-то в трубы затрубили,
Свора лаем залилась.
То царевичева свита
Господина заждалась.
Откликается Годердзи.
Видит: с луками в руках
Мчат охотники в звериных
Островерхих башлыках.
Чуть завидели Этери,
Так и ахнули они:
«Не земная это дева, –
Божьим ангелам сродни!» –
«Радуйтесь! – сказал Годердзи, –
Восхваляйте дар небес!
Видите, какую серну
Подарил мне нынче лес!
Солнцем Господа клянуся
И Господнею луной –
Будет вам она царицей,
Мне – любимою женой!»
Обнял девушку царевич –
Что орел ширококрыл,
И с невестою в объятьях
Бога возблагодарил.
Но невеста и в объятьях
Молчалива и строга
И, посаженная на конь,
Плачет, катит жемчуга.
Разноцветными цветами
Забросали их рабы.
Молодым желают счастья,
Ладу, веку и судьбы.

Но царевичеву счастью
Есть завистник, есть шакал.
Чуть завидел визирь Шерэ
Девушку – затрепетал,
Как подстреленный, не может
Глаз на дивную поднять
А подымет, а посмотрит –
Глаз не может оторвать.
Мать родная не узнала б:
Ликом – темен, взором – дик.
Как гроза меняет местность –
Так любовь меняет лик.
Две змеи его снедают,
Две – высасывают кровь:
Злая ненависть к счастливцу,
К дивной девушке любовь.
Возблагодарила Бога
За счастливейший из дней.
Все настрелянное за день
Погрузили на коней.
Поредели, пострадали
Леса вольные стада!
Будет вертелу работа!
Будет женщинам страда!
Оперение фазанов
Так и светится во мгле.
Леса ж лучшая добыча –
У царевича в седле.
Весело поет царевич,
Весело поют рабы.
Вторят горы, вторят дали
Горные на все лады.
Лишь одна молчит – Этери.
Косы уронив на грудь,
Слез солеными ручьями
Орошает брачный путь.
Плачет, бедная, по стаду:
По ягнятам-сосунам,
По сестрицам и по братцам,
По телятам-скакунам.
Молится, чтобы спасла их
Вседержителя рука
От стервятничьего клюва
И от волчьего клыка.
На небе мерцают звезды,
Распростертая под ним
Спит земля, еще покоем
Не насытилась ночным…
Скоро ль небо приоткроет,
В жажде утренней земной,
Грудь, застегнутую солнца
Пуговицей огневой?

5

Встало солнце, озарило
Кругозор и небосвод.
Птицы хищные в долины
Устремляются с высот.
Запах падали почуяв,
Коршун коршуну кричит,
Ворон ворона торопит,
Старший стаю горячит.
Ах, недаром сокрушалась
Девушка по сосункам!
От Этериных любимцев –
Только шерстка по кустам.
Потревоженный зарею
Разбежался волчий сброд.
Волчья стая не доела –
Воронова доклюет.
Радуется рой проклятый,
Мчится, клювы навострив.
Сотрапезников незваных
Клекотом встречает гриф.
Вслед за барсом притащились
Два медведя-силача.
Гонит мачеха косматых,
Как медведица рыча.
Смотрит старая (ручьями
Слезы из-под красных вежд)
На растерзанное стадо:
Кладбище своих надежд.
По ветру пустивши космы,
Разъяренная, как рысь,
Хриплым зовом, черным словом
Оглашает даль и близь.
Все-то горы, все-то долы
Исходила, обошла,
Но пастушки нерадивой
Тени-следу не нашла.
Может, дух ее нечистый
В царство мрака заманил?
Знать, обвал ее сыпучий
Заживо похоронил!

6

Над лазурною пучиной,
На скалистом берегу
Встал дворец царя Гургена, –
Крепость, страшная врагу.
Но, от недруга сокрытый,
Есть у крепости тайник!
Между стен ее зубчатых
Укрывается цветник.
От фиалок синеглазых
Небом кажется земля,
С утра до ночи над розой
Рвется сердце соловья.
Всё подруге соловьиной
Поклоняется в саду.
А нарцисс к своей любимой
Клонит белую звезду.
Но невесел в это утро
Царь, – морщина меж бровей, –

Точно розы и не пышут
И не свищет соловей.
Неожиданною вестью
В утра неурочный час
Спасалар, склонив колено,
Душу царскую потряс:

«Царь! Не гневайся, могучий,
Что без зову предстаю.
Ибо радостью наполню
Грудь отцовскую твою:
Царский сын домой с добычей
Прибыл. Пир на всю страну!
Взял твой первенец Годердзи
В жены светлую луну.
Краше черт ее невинных
Я не видел ничего.
Свод покинула небесный
Ради сына твоего.
Сам Господь ее для отчей
Гордости твоей сберег.
Сладким именем Этери
Он дитя свое нарек.
Перед ней другие девы –
Перед жемчугом песок.
От одной ее улыбки
Озаряется восток.
Как луна она и солнце –
Недоступна похвале.
Девы не было подобной
И не будет на земле.
Если ж сердишься, что сами
Свадьбу сладили они, –
Бог сердца соединяет,
Значит, Господа вини!»
Потемнел Гурген, как туча,
Почернел Гурген, как ночь:

«Кто она? Откуда родом?
Княжья, царская ли дочь?»

Спасалар

Царь! Наследника престола
Кто б расспрашивать дерзнул?
Знаем только, что соломой
Загорелся – чуть взглянул!
Что нашел ее в приречных
Камышах на склоне дня,
Мигом суженою назвал,
Мигом поднял на коня.
Не гневись, отец, на сына,
Да и нас не осуди.
Ведь идти не могут люди
Против Бога и судьбы!

Царь

Лев, что молвишь ты? Ни слова!
К сыну моему ступай,
Отчий гнев и возмущенье
Неслуху ты передай.
Без отцовского согласья
Как же он посмел жениться?
С дочерью царя Левана
С колыбели обручен.
Я ли равному нарушу
Клятву радужной поры?
Слово, данное за чашей,
Тверже каменной горы.
Дочерью признав бродяжку,
Как на солнце и луну,
Как любезному Левану
В очи грозные взгляну?
Передай тому безумцу,
Что, поправ отцову власть,
Сам родителя заставил
Детище свое проклясть.
Древний род отцов и дедов
Он желает осквернить.
Сосунок он, жеребенок.
Я уйму шальную прыть!
Чтобы к отчему порогу
Не осмелилась нога!
Иль стрелой его привечу,
Как последнего врага!
Пусть узнает, своенравный,
Как наказан будет тот,
Кто неравною женою
Опозорил царский род.
Передай и сам запомни:
Больше не приму гонца.
Нету сына у Гургена,
У Годердзи – нет отца.

Твердым шагом удалился
Царь к советникам своим.
Спасалар, скорбя за сына,
Не последовал за ним.

7

Огорчил царевич добрых,
Насмешил царевич злых.
Одинокая вершина
Приютила молодых.
Все отверженца отвергли,
Всем – венец его померк.
Но, виновницы изгнанья,
Он Этери не отверг.
Хором прокляли вельможи
Бедной девушки красу.
Но когда любовь страшилась
Одиночества в лесу?
Все от сына отступились,
Трепеща перед отцом,
Кроме матери-царицы,
Сжалившейся над птенцом.
Посетила, обласкала,
Поднесла, прося беречь,
Шитый золотом нагрудник –
Дочери, а сыну – меч.

Мать

Не корю тебя, любимый!
Гнева нет у матерей!
Чем труднее, чем больнее –
Тем милее, тем родней.
Одинокой, бессыновней
Старости не убоюсь,
Да благословит создатель
Твой очаг и твой союз.
Но одно запомни: слово
Есть святыня из святынь;
Сердцем избранной подруги
До могилы не отринь.
Горькое отцу содеял,
Огорчил седую мать,
Лет на старости заставив
Слово данное попрать.
Над родительскою славой,
Над сединами глумясь,
Утопил нас в грязной луже,
Кровь свою вмешал ты в грязь.

Годердзи

Не топил я славы в луже,
Не срамил седой главы.
За нарушенную клятву
Я в ответе, а не вы.
В чем проступок мой? Что
Мне дарованное – взял?
Тем преступник я, что деву
Сердца сам себе избрал?
Ежечасно, безвозвратно
Вырастаем из пелен!
Вы Годердзи сотворили,
Но живет и дышит – он!
Не сыновнею любовью
Вечен человечий род!
Вы Годердзи сотворили,
Не пеняйте, что живет!
И прислужницы не стерпишь,
Если лик ее не мил!
Дочери царя Левана
Дня невестою не мнил!
В башенном окне один лишь
Миг узрел ее и к ней
Навсегда остался камня
Башенного холодней.
Если ж царь Леван, разгневан,
На отца пойдет войной –
Против мощного вторженца
Нам сражаться не впервой!
Вслед бесстрашному Гургену
Все примчимся на войну
И в который раз прославим
Нашу древнюю страну!

8

Царь Гурген скорбит о сыне.
Третий месяц царь, как крот,
Света белого не видит,
Третий месяц слезы льет
Над ослушником, что царство
На пастушку променял.
Но однажды в час полночный,
Визирей созвав, сказал:
«Визири мои, довольно
Знаете меня, чтоб знать, –
Не боязнь царя Левана
Мощному мешает спать.
Об ослушнике Годердзи
Естество мое скорбит.
Браком первенца с безродной
Повелитель ваш убит.
Браком первого – с последней,
Венценосного – с простой,
Отпрыска царей древнейших
Браком – с нищенкой босой.
Как земля не сотряслася,
Скал не рухнули столбы
От неслыханного брака
Господина и рабы?
Как светила не погасли,
Зря такую черноту?
Как обвалом не засыпал
Бог неравную чету?
Визири мои, молю вас,
Укажите мне пути,
Как наследника престола
С недостойной развести?
Как уста его и очи
От красы ее отвлечь?
Как любовь из сердца выжечь?
В сердце ненависть зажечь?»
Помолчавши, отвечали
Визири: «О царь и вождь!
Это дело – колдовское,
Превышает нашу мощь».
Тут коварный визирь Шерэ
Голос подал: «Царь, верна
Преданность моя, – хоть в пекле
Раздобуду колдуна!
Но одно мое желанье,
Царь, исполни. Не злодей
Я. И девушку жалею,
Выросшую без людей.
Разлучив ее с Годердзи,
Бедную не убивай!
Чем стервятникам на ужин –
Лучше мне ее отдай!» –
«Быть по-твоему, – промолвил
Царь. – Как только чародей
Разведет ее с Годердзи,
Будет девушка твоей».

Вышли визири. Последним
В летней ночи черноту
Шерэ вышел, в черном сердце
Нежа черную мечту.

9

За высокими горами,
За просторами морей
Угнездился злой волшебник,
Видом – старец, сердцем – змей.
Каджам запродавши душу,
Приказует он воде,
Ветру, солнцу, стуже, зною,
Граду, ливню и грозе.
Чернотою превосходит
Уголь, деготь и смолу.
Словно тучи по утесу –
Злые мысли по челу.
В клеветах своих гнездится –
Что паук среди тенёт.
Низостью Искариота
Смело за пояс заткнет.
Вместо глаз у старца угли,
Зубы – битое стекло,
Кости голые железо
Листовое облегло.
Уши – рыси, когти – грифа,
Чинной старости венца
Не ищи – седин почтенных!
Ибо – грива жеребца.
К этому-то старцу Шерэ
День и ночь спешил, пока
С горной выси не увидел
Тайной кельи ведьмака.

Шерэ

(с горы)

Здравствуй, старец досточтимый!
Здравствуй, мудрости родник!
Через горы, через долы –
Наконец, к тебе проник.
Трудным делом озабочен,
Попрошу я мудреца:
Попытайся образумить
Ты царевича-глупца.

Колдун

Что ты волком воешь сверху?
Знаю про твою беду.
В логово мое спускайся, –
Две недели Шерэ жду.

Шерэ

(спустившись)

Помоги, всесильный старец!
День мне стал черней, чем ночь!
Ты один во всей подлунной
Можешь скорбному помочь.
Страстною любовью болен,
Сна и разума лишен,
Как под камнем – под любовью
Заживо похоронен.

Колдун

Знаю, знаю, царский визирь,
Что пронзила, как стрела,
Завалила, как лавина,
И, как молния, сожгла
Красота лесной пастушки.
Но, словца не утая,
Все поведай мне – как если б
Ничего не ведал я.

Шерэ

Обессилевши от страсти,
Что скажу тебе, старик?
От любовного недуга
Еле движется язык.
Коченею и сгораю,
Притупились нюх и вкус,
Как поганою змеею,
Хлебом праведным давлюсь.
На постели, как на копьях,
До зари не знаю сна,
И, как узнику темница,
Грудь дыханию тесна.

Колдун

Не печалься, визирь Шерэ,
Знахарь – опытный паук!
Горделивая пастушка
Не уйдет из наших рук.
Снадобье тебе составлю:
Сеянное по ночам
Просо, политое кровью,
С женским млеком пополам.
Посолю его щепоткой
Праха ведьминского. Грязь
С рук Иудиных добавлю –
Будет каша, будет мазь!
Этой мазью, Шерэ, смажешь
Дома брачного порог, –
И такою дева станет –
Не отмоет и поток!
Шея, мрамора белее,
Станет пищею червей,
Тысячами присосутся
Гады к яблокам грудей.
Гроздьями пойдут клубиться
Из ноздрей, ушей и губ.
Зачервивеет Этери,
Как в сырой могиле – труп.
Что на утро новый лекарь,
Над болящею согбен,
Оторвет червя, и целый
Клубень – снятому взамен!
И отступится Годердзи
От игралища червей.
Не кручинься, визирь Шерэ,
Будет женщина твоей!

Шерэ

В голом остове червивом
Сласти мало жениху!

Колдун

Раскрасавицу получишь, –
Не червивую труху!
Пресмыкающимся – гибель
Ведьмы жженые власы.
Чуть присыпешь – и ослепнешь
От Этериной красы!

Дал обещанное знахарь.
Положив его на грудь,
Мига не теряя, Шерэ
Поскакал в обратный путь.
Сеют звонкие подковы
Мириады жарких искр.
Провожают в путь-дорогу
Горных бесов вой и визг.
Зубы красные ощеря,
Лает дьявольская рать:
«Скоро ль, скоро ль, братец Шерэ,
К нам пожалуешь опять?»

10

Едет Шерэ по ущелью,
Едет шагом, тупит взгляд.
Разливается по жилам
Совести змеиный яд.
Видит Шерэ: под ногами,
Где река бежит, быстра,
Адским зраком, красным маком
Блеск бесовского костра.
И спустился визирь Шерэ
В бездну, красную, как медь,
У бесовского веселья
Душу черную погреть.
Уж и дэвы! Уж и хари!
Очи – бешеных котов,
Пасти пенистые – шире
Пивоваренных котлов.
Это скулы или скалы?
Это нос или утес?
Устрашился визирь Шерэ,
С камнем сросся, в землю врос.
Что-то лижут, что-то гложут.
Отвалившись от жратвы,
Человеческую хлещут
Кровь из мертвой головы.
Заприметивши пришельца,
Писком, лаем залились:
«Здравствуй, Шерэ тонкомозглый,
С нами ужинать садись!
Наш ты духом, наш и телом
Будь, и жилочками – наш!
Кровь – отменнейший напиток,
Череп – лучшая из чаш!»

Шерэ

Душу взявшие злодеи,
Что вам в падали моей?
Подарите, душегубы,
Несколько счастливых дней!
А потом бросайте в пекло,
В ада черную смолу!
Лишь о нескольких счастливых
Днях с любимою молю!
«Получай, влюбленный визирь,
Ровно пять счастливых лет,
После пятого – расплата!»
Дэвы каркнули в ответ.

11

После длительных скитаний
– Вся исхожена страна –
Входит Шерэ в край родимый,
Видит: движется война.
Войско грозное рекою
Катится за рядом ряд.
Бьются яркие знамена,
Трубы звонкие трубят.
Пыль от конницы несется,
Долетает до небес,
С небом вздумали сразиться
Копья частые, как лес.
Льдом отбрасывают латы
Солнца яркого лучи.
Руки в грубых рукавицах
Держат плети и мечи.
Переполнены колчаны.
Стрелы сами рвутся в бой.
Небо бранное виденье
Заливает синевой.
На коне чернее ночи
Впереди полков – Гурген.
Сосчитай листву у леса:
Полчища ведомых в плен!
Вслед за пленными – верблюды
Зыблются, отягчены.
Нагруженные добычей
Горы шествуют – слоны!
За обозом – вереница
Красноглазых палачей.
Изукрашены зубами
Рукояти их мечей.
Не разбил Леван Гургена,
Не склонил его знамен.
Сам, разбитый и кровавый,
С поля битвы унесен.
Смотрит Шерэ издалека
На Гургеновы войска,
Слезы льет на полы чохи, –
Горяча его тоска!
Ранит визирево ухо
Конский топот, трубный звон,
Ранит плачущее око
Полыхание знамен.
Тот, кто душу продал бесам,
В правой битве не боец,
И пошел душепродавец
Разрушать союз сердец.

12

Чары восторжествовали.
Просочился тайный яд.
Новобрачную Этери
Черви поедом едят.
Облака белее – щеки,
Губы – извести серей.
Все, что прелестью пленяло,
Стало пищею червей.
Заживо пришлось изведать
Сладостной – могильный плен!
Оторвешь червя, и целый
Клубень – снятому взамен!
И злосчастного Годердзи
Подточил бесовский яд!
Слезы катятся по скулам –
Что с утеса водопад.
Но хоть пищи не вкушает,
Солнцу Божьему не рад,
Веткой сохнет, свечкой тает –
Все ж Этери ищет взгляд.
Не отверг орел подруги,
Не порадовал врагов,
Держит в башне, под охраной
Верноподданных рабов.
Знать дает ему Этери:
«Отпусти меня домой!
Счастья нету и не будет
С зачумленною женой.
Чем пластом лежать – хоть воду
Я б возила на осле!
Отпусти меня, Годердзи!
Не вернуся и во сне.
Я одна тебе, любимый,
Жизни отравила сласть!
Свет очей моих, Годердзи!
Прогони свою напасть!
Лучше б вовсе не родиться
Мне, чем быть тебе бедой!
О, зачем в лесу пастушку
Встретил всадник молодой!
Не меня одну сгубили
Черные жильцы могил!
О, зачем взамен оленя
В грудь меня не поразил?
И останется меж нами
В струях слезного дождя
Слово первое – последним:
„Недостойна я тебя!“»

13

По Гургеновым владеньям
Весть лихая разнеслась!
Сыну царскому Годердзи
Наступил последний час.
Согревает, освежает
Мать, руками оплетя.
Но не этого объятья
Жаждет бедное дитя
«Мать любимая! Не тщися
С верной смертью воевать.
Отчего я умираю,
Знаешь, плачущая мать.
С солнцем нынешним спущуся
В царство вечной темноты.
Ничего уж не увижу
Из-под каменной плиты.
Но пока еще отверсты
Очи солнцу и луне,
Приведи сюда, родная,
Жизни стоившую мне.
Чтобы ей, моей любимой,
Мой последний взгляд и вздох!
Хоть и дорого мне стоит
Эта встреча, видит Бог!
Если скажешь мне, что к Богу
Отошли ее часы,
Принесите мне хоть волос,
Волос из ее косы!
Волосок один! Частицу
Тела, бывшего живым,
Чтобы было чем согреться
Мне под камнем гробовым.
Хоть бы косточку сухую!
Полумесяц ноготка!
Хоть бы ниточку цветную
Из носильного платка!»
Побрела к царю царица,
Слезы катятся с лица,
Стала, в землю преклонившись,
Мать упрашивать отца.
Посылает царь за Шерэ,
Вот он, весь как бы в золе,
С видом мертвого, неделю
Пролежавшего в земле.
Говорит Гурген: «Любимый
Визирь мой, орел вершин,
Помощь срочная нужна мне,
Ибо при смерти мой сын,
В вере выросший Христовой,
Богом посланный царить, –
Мне ль единственному сыну
Милому – могилу рыть?
Оттого Годердзи к гробу
Клонится, что черви жрут
Милую. Верни здоровье
Ей, и оба оживут!
Снадобью противоядье
Раздобыв, верни стране
Сына царского, больному –
Жизнь, успокоенье – мне».
В землю тулится несчастный,
Бьется сердце о ребро.
Тот, кто каджу продал душу,
Может ли творить добро?
Медлит Шерэ, не находит
Слов, в раздумье погружен.
За него царю ответил
Тяжкий, похоронный звон.
Колоколу – двери вторят,
Толпы вторят у ворот,
Вместе с колоколом стонет
И рыдает весь народ.

Царь

Шерэ, что это за звуки?
Мрачное идет за ум…

Шерэ

Плач, быть может… Смех, быть может…
Может, пиршественный шум…

Отбыл Шерэ за вестями,
Но уж весть идет сама:
С головой, покрытой пеплом,
В потрясенности ума,
Окровавленностью лика
Изъявляя скорбь и страх,
Визирь внутренних покоев
Пред царем стоит в слезах.
«Да иссохнет царский недруг,
Иссуши его Господь,
Как от участи Годердзи
Сохнут кость моя и плоть.
К страшной вести приготовься,
Царь! В расцвете естества
Мертв твой первенец Годердзи,
И Этери с ним мертва.
Воевал я, царь, немало,
Очи – сытые мои,
Но ужаснее кончины
Не видал за все бои.
Привели к нему Этери,
Посадили на кровать,
Умирающий к болящей
Руки вытянул – обнять…
Обнял, и душа из тела
Вылетела, точно дым,
А несчастная кинжалом
Закололася над ним».
Побелел Гурген, как саван:
«О, злосчастная чета!
Всем ветрам теперь раскрыты
Царства древнего врата!
Сын, зачем оставил землю
Прежде сроку своего?
Бог, зачем у старца вырвал
Посох старости его?»

14

Солнце миру улыбнулось
Из-под золота волос,
Но земля его улыбку
Встретила ручьями слез.
Толпы в траурных одеждах
Топчутся по площадям.
Отереть тоски потоки
Руки тянутся к глазам.
Реют черные знамена.
Скорбь до неба донести –
Задымили по столице
Поминальные костры.
Перед скорбными войсками –
Спасалар, вожатый сеч,
Встал, глаза потупив долу,
Руки положил на меч.
Смолкли трубы. Барабанов
Смолк победоносный гром.
На уста нейдет поэту
Стих о доблестном былом,
Чтобы не было под небом
Звуков неги и любви,
Соловьев снесли в подвалы,
И замолкли соловьи.
Пусто каждое жилище:
Провожают стар и млад,
Провожают прост и знатен,
Обездолен и богат.
Вслед за пастырями в ризах
Визири шагают в ряд.
Не явился только Шерэ,
Совести познавший ад.
По волнам людского моря,
Точно морем голубым,
Высоко плывут два гроба:
Медный – с нею, белый – с ним.
За ворота городские.
Вышли. В поле, над горой,
Место выбрали пустое,
Как наказывал больной,
И зарыли, друг от друга
Не вблизи и не вдали, –
Так, чтоб темными ночами
Взяться за руки могли.
И пошла кружить по царству
Изумительная весть:
Что цветам на их могилах
Круглый год угодно цвесть.
Презирая расстоянье,
Призывает как рукой,
Роза с царственной могилы
Скромную фиалку – той.
Но еще одну примету
Чудную скажу тебе:
От могильного подножья
Вдоль по золотой трубе
Ключ бессмертия струится,
Всё питая и поя.
Наклонись к нему – и канет
Всякая печаль твоя.
К небожителям причислен,
Кто нагнется над водой,
Кто бы ни был он – хоть зверем
Иль букашкою немой.

15

– Что же с визирем-злодеем?
Все ли царь к нему хорош?
– День и ночь он, ночь и день он
На дороге точит нож.
– Что затеял? Что задумал?
Нож зачем ему востер?
– Тени собственной боится
Лиходей с тех самых пор.
Больше визирем не хочет
Быть, до власти не охоч.
Плачем плачет, ножик точит
Ночь и день он, день и ночь.
Тело – в лыке, с видом диким
Ножик прячет в рукаве.
Бьют несчастного крестьяне
Палками по голове.
По оврагам, по ущельям,
Тощ, как собственная тень,
Волком рыщет, смерти ищет
День и ночь он, ночь и день.
Разучившись по-людскому,
Голосит в лесную дичь,
То как пес он, то как лис он,
То как бес он, то как сыч.
То с пастушеской свирелью
Лесом бродит, как во сне,
То побед былых оружье
Следом возит на осле.
Всех жилье его пугает,
Годное для воронья,
И лицо – еще темнее
Темного его жилья.
Понадеялся спастися,
Мертвой душу откупить:
Стал с монахами поститься,
Воду пить, поклоны бить.
Но ни бденье, ни раденье
Не смогли ему помочь.
– Для чего же ножик точит
Ночь и день он, день и ночь?
– Очи выколоть он хочет,
Ночи хочет! Об кремень
Оттого и ножик точит
День и ночь он, ночь и день.

Важа Пшавела. Раненый барс

Таял снег в горах суровых,
В долы оползни ползли.
Снежным оползням навстречу
Звери-туры в горы шли.

Шел за турами вожак их
С тихим криком: берегись!
Вволю нализавшись соли,
Стадо возвращалось ввысь.

Вот и крепости достигли.
Здесь, за каменным щитом,
Круторогому не страшен
Тот с ружьем и волк с клыком.

Но стрелку и горя мало –
Новою надеждой полн:
На утесе, глянь, оленье
Стадо взобралось на холм.

И сокрылось. Сном сокрылось!
Как бы не сокрыла даль
И последнего оленя
С самкою! Рази, пищаль!

Выстрелил! Но мимо пуля!
Не достала, быстрая!
Только шибче поскакали
Быстрые от выстрела!

Звери вскачь, охотник следом,
Крупный пот кропит песок.
Трижды обходил в обход их
И обскакивал в обскок,

Но как стаду вслед ни прядал,
Сотрясая холм и дол,
Ближе чем на трижды выстрел
К мчащимся не подошел.

Эх, кабы не на просторе,
А в ущелье их застиг!
Был бы праздник в горной келье
И на вертеле – шашлык!

Пир бы длился, дым бы стлался…
Созерцая гордый рог,
Здорово бы посмеялся
В бороду свою стрелок!

С горы на гору, и снова
Под гору, и снова ввысь.
Целый день гонялся тщетно –
Руки, ноги отнялись.

Голоден. Качает усталь.
Кости поскрипом скрипят.
Когтевидные цриапи
Ногу до крови когтят.

Пуще зверя изнемогши,
Точно сам он был олень,
Злу дивится, дню дивится,
Ну и зол, дивится, день!

А уж дню-то мало сроку.
Глянь на солнце: ввысь глядит,
Вниз идет. Уж скоро в долах
С волком волк заговорит.

Холм с холмом, тьма с тьмой смесится:
С горной мглой – долины мгла.
Скроет тура и оленя,
Скроет шкуру и рога.

«Матерь мощная! Царица
Векового рубежа,
Горной живности хозяйка,
Всей охоты госпожа,

Все охотники – сновидцы!
Род наш, испокон села,
Жив охотой был, охота ж
Вещим сном жива была:

Барс ли, страшен, орл ли, хищен,
Тур ли, спешен, хорь ли, мал, –
Что приснилось в сонной грезе –
То стрелок в руках держал.

Матерь вещая! Оленя
Мне явившая в крови,
Оживи того оленя,
Въяве, вживе мне яви!

Чтобы вырос мне воочью
Исполин с ветвистым лбом!
Чтобы снившееся ночью
Стало сбывшееся днем».

Помоляся, стал Мтварели
Хлеб жевать – зубам гранит!
Вдоль по берегу ущелья
Вверх глядит, вперед глядит.

Островерхие там видит
Скалы статной вышины.
Можжевельником покрыты,
Папортом опущены.

С можжевеловой вершины
Мчит ручей хриплоголос,
Пеной моет – все ж не может
Дочиста отмыть утес.

Встал охотник, встал, как вкопан:
Вот оттуда-то, с высот,
Раздирающий, сердечный
Стон идет – то зверь зовет.

Погляди! На самой круче,
В яркой росписи пчелы,
На площадке барс могучий
Вытянулся вдоль скалы.

Лапу вытянул по гребню,
С лапы кровь течет в ручей,
И, с водой слиясь, несется,
В вечный сумрак пропастей.

Стонет он, как муж могучий
Под подошвою врага!
Стонет, как гора, что тучу
Сбрасывала – не смогла!

Стонет так, что скалы вторят,
Жилы стынут…
– Гей, не жди,
Бей, охотник! – «Нет! (охотник)
Бить не буду – не враги!

Он, как я, живет охотой,
Побратиму не злодей.
Пострадавшего собрата
Бить не буду – хоть убей!»

Но и зверь узнал Мтварели.
На трех лапах, кое-как,
Где вприхромку, где вприпрыжку,
Вот и снизился, земляк:

Смотрит в око человеку
Оком желтым, как смола,
И уж лапа на колено
Пострадавшая легла.

Осмотрел охотник рану,
Вытащил из-под когтей
Камень заостренным клювом
Беркута, царя ночей.

Снес обвал его сыпучий
На кремнистый перевал.
С той поры осколок злостный
Барса ждал да поджидал.

Пестрый несся, – злостный въелся.
Берегися, быстрогон!
Где пята земли не чует, –
Там и камень положён!

Выскоблил охотник рану,
(Лекарь резал, барс держал),
Пестротканным полосатым
Лоскутом перевязал.

Выздоравливай, приятель!
Не хворай теперь вовек!
Прянул барс, как сокол летом,
Горы-долы пересек.

Проводил стрелок глазами…
Подивились бы отцы!
Скоро лани станут львами,
Коли барс смирней овцы.

Тут – что было в жилах крови –
Вся прихлынула к лицу:
Легкий – робкий – быстрый – близкий
Зверя топот сквозь листву.

Глянул: широковетвистый,
Лоб подъемля, как венец…
Грянул выстрел – и в ущелье
Скатывается самец.

Еще эхо не успело
Прозвонить олений час –
Где олень скакал, спасаясь,
Мощный барс стоит, кичась.

Прорычал разок и скрылся,
Обвалив песчаный пласт.
Там, где барс стоял, красуясь,
Дикий тур бежит, лобаст.

Грянул выстрел – и с утеса
В бездну грохается тур.
Там, где тур свалился, – барс встал,
Пестрохвост и пестрошкур.

Перевязанною лапой
Тычет в грудь себя: «Признал?
Я-де тура и оленя
Под ружье твое пригнал!»

Не успел охотник молвить:
«Бог тебя благослови!» –
Нету барса. Только глыбы
Позади да впереди.

Тьма ложится, мрак крадется,
Путь далек, а враг незрим.
Не луне – вдове – бороться
С черным мороком ночным.

Где-то плачется лисица, –
Худо ей, – недобр ей час!
Други милые, примите
Времени седого сказ.