Первая любовь
И вновь, как в первый раз, весна
Первоначальна и нежна.
И ткется в памяти рассказ,
Как полюбил я в первый раз.
Я был, но не был я поэт,
Мне было слишком мало лет.
Для слов еще не прибыл срок.
Но всюду чуял я намек.
И был и не был я поэт,
Но ясно видел ткань примет.
И разумел я птичий крик,
И знал, о чем поет родник.
Я знал, в чем смысл и в чем тут счет,
Коль кошка мягко спину гнет,
И свой извивный хвост змеит,
А взор горит, как малахит.
По ржанью лошади следил
Теченье злых и добрых сил.
Смотря, как ухом конь прядет,
Читал я нечет или чет.
По флейте иволги, я ждал,
Чтоб вешний гром загрохотал.
И слышал в звуке я другом,
Что напилась она дождем.
Призыв малиновки в кустах,
«Зии», прерывный, взрывный страх,
Я знал, остерегал подруг,
Что ястреб близко чертит круг.
Ворчанье сэтера во сне,
В час зноя, говорило мне,
Что и в дремоте шлет он клич
И стойкой указует дичь.
Раскатный голос петуха,
Как возглас вещаго стиха,
И луч, лежащий на полу,
Вечернюю вещали мглу.
Мычанье медленных коров
Мне было вязью кротких слов,
Что добрый им уют в хлеву,
И что в довольстве я живу,
Смеясь, играл бичом пастух,
Он хлопал им и тешил слух.
И топот вспугнутых овец
Гласил, что дню пришел конец.
Мне было внятно, почему
Приходит ночь и стелет тьму.
Мне снились лестницы в ночи,
Перила – звонкие лучи.
И я всходил, и я сходил,
Был звон кадил, и сшибки сил.
Во сне и снах – как в бездне мы,
Но всходит Солнце нам из тьмы.
Весна. Наш деревенский край –
Держава в светлый месяц май.
Как скипетр царский – каждый сук,
Где шелест, лист и певчий звук.
Сережки ветер для берез
Из кладовых зимы принес.
Запястья всюду разбросал.
Бери, кто стар. Бери, кто мал.
Отвеян утренний туман,
Весь луг наш – синий сарафан.
А там, и там, и там – лужки,
Как красно-желтые платки.
На ивах сколько желтых бус!
Межа – ширинка и убрус.
Была от Солнца здесь игла,
И все пруды как зеркала.
Увит кустами наш балкон,
В сирени стон, жужжащий звон.
В ней пчелы, осы и шмели,
Средь слуг созвучий – короли.
Та бабочка, что так бела,
Ее снежинка родила.
А махаон – игра желта,
Он из осенняго листа.
Там возле лужиц путевых
Как много малых, голубых!
Их колокольчик голубой
Лукаво вытряхнул гурьбой.
А сам с невиннейшим лицом
Качает синим бубенцом.
И чу, заводит: «Динь-динь-динь!
Я цветом синь! Печаль закинь!»
И трясогузка, – бег красив, –
Свой меткий клювик устремив,
Танцует в беге, слыша звон,
И хвостик гордо вознесен.
А ласточка там далеко
Мне кажет белое брюшко.
Сама черна и черен глаз.
Ея вы знаете ли сказ?
Весь круглый год была она
В белейший снег облечена.
Да захотелось за моря,
Взглянуть, как топится заря.
Летит и к Морю держит речь,
И угодила прямо в печь.
Вся в саже, вырвалась едва,
Но уцелела голова.
И к нам. «Везде я путь свой длю.
Но вас – я вас – я вас люблю!»
Поет, не ведая о чем,
И с первым к нам летит лучом.
Летит – прядет, сидит – поет,
И от нея к нам в сердце мед.
И снова в Африку лететь,
Смотреть, как там готовят медь.
У Фараона глянет в счет,
Лукавым хвостиком вильнет.
И к нам. Догнать ли кораблю?
«Я вас – я только вас люблю!»
И я люблю тебя, с тех пор,
Как существует уговор
О, вестовщица, меж тобой
И каждой Русскою избой.
Люблю цветы, зверей и птиц,
И пряжу вещую зарниц,
Во ржи цветок лазурных грез,
И вызревающий овес.
Люба мне, мудрости пример,
И гусеница землемер: –
Свой мерит лист, а сорвалась,
Есть шелковинка в тот же час.
Тончайший шелковый канат,
В родную зелень – путь назад,
И там совьет себе кокон,
И цветокрылья ткет сквозь сон.
Люблю и майскаго жука,
И трепет грустнаго смычка,
Вечеровой напев стрекоз
О том, что лето пронеслось.
Я с каждым годом все светлей
Люблю летящих журавлей.
И я – случится – улечу
К недосяжимому лучу.
И это все, о, дальний мой!
Ты чаял повести иной?
Ты думал – дам тебе припасть
К вину, чье имя в мире страсть?
Но как же быть мне, сам реши.
Я вырос в ласковой тиши,
И первая моя любовь
Мне приказала: «Славословь!»
И славлю, славлю я с тех пор.
Из славы миру тку убор.
Я птичка-славка. Ты не знал?
Мой дух велик, хоть путь мой мал.
Я славлю мудраго Отца,
И тайный, добрый свет лица.
И ныне снова возвестил
Расцвет всех душ и свет всех сил.