Наваждение

Когда я спал, ко мне явился Дьявол,
И говорит: «Я сделал все, что мог:
Искателем в морях безвестных плавал, –

Как пилигрим, в пустынях мял песок,
Ходил по тюрьмам, избам, и больницам,
Все выполнил – и мой окончен срок».

И мыслям как поющим внемля птицам,
Я вопросил: «Ну, что же? Отыскал?»
Но был он как-то странно бледнолицым.

Из двух, друг в друга смотрящих зеркал,
Глядели тени комнаты застывшей,
Круг Месяца в окно из них сверкал.

И Дьявол, бледный облик свой склонивши,
Стоял как некий бог, и зеркала
Тот лик зажгли, двукратно повторивши.

Я чувствовал, что мгла кругом жила,
Во мне конец с началом были слиты,
И ночь была волнующе светла.

Вокруг окна, волшебно перевиты,
Качались виноградные листы,
Под Месяцем как будто кем забыты.

Предавшись чарам этой красоты,
Какой-то мир увидел я впервые,
И говорю: «Ну, что же? Я и ты –

Все ты, да я, да ты: полуживые,
Мы тянемся, мы думаем, мы ждем.
Куда ж влекут нас цели роковые?»

И он сказал: «Назначенным путем,
Я проходил по царственным озерам,
Смотрел, как травы стынут подо льдом.

Я шел болотом, лугом, полем, бором,
Бросался диким коршуном со скал,
Вникал во все меняющимся взором».

И я спросил: «Ну, что же? Отыскал?»
Но был он неизменно бледнолицым,
И дрогнул лик его меж двух зеркал.

Зарницы так ответствуют зарницам.
«Что ж дальше?» И ответил Дьявол мне:
«Я путь направил к сказочным столицам.

Там бледны все, там молятся Луне.
На всех телах там пышные одежды.
Кругом – вода. Волна поет волне.

Меж снов припоминаний и надежды,
Алеют и целуются уста,
Сжимаются от сладострастья вежды.

От века и до века – красота,
Волшебницы подобные тигрицам,
Там ласки, мысли, звуки, и цвета».

И предан снам, их стройным вереницам,
Воскликнул я: «Ну, что же, отыскал?»
Но Дьявол оставался бледнолицым!

Из двух, друг в друга смотрящих, зеркал
Глядели сонмы призраков сплетенных,
Как бы внезапно стихнувший кагал.

Все тот же образ, полный дум бессонных,
Дробился там, в зеркальности, на дне,
Меняясь в сочетаньях повторенных.

Сомнамбулы тянулись к вышине,
И каждый дух похож был на другого,
Все вместе стыли в лунном полусне.

И к Дьяволу я обратился снова,
В четвертый раз, и даже до семи:
«Что ж, отыскал?» Но он молчал сурово.

Умея обращаться со зверьми,
Я поманил царя мечты бессонной:
«Ты хочешь душу взять мою? Возьми».

Но он стоял как некий бог, склоненный,
И явственно увидел я, что он,
Весь белый, весь луною озаренный –

Был снизу черной тенью повторен.
Увидев этот ужас раздвоений,
Я простонал: «Уйди, хамелеон!

Уйди, бродяга, полный изменений,
Ты, между всех горящий блеском сил,
Бессильный от твоей сокрыться тени!»

И страх меня смертельный пробудил.