Старый большевик

Памяти моего тестя Константина Георгиевича Емельянова

О нем посмертных не издали книг,
Да и в газетах не было ни слова.
Солдат, подпольщик, старый большевик…
Все это так. Но что же здесь такого?

И в самом деле, вроде ничего.
Да разве мало было их на свете!
И все же, все же именно с него,
С таких, как он, с товарищей его
Багряный свет родился на планете.

Никто для первых не вбивает вех,
И нет для них в истории примера.
Ведь первым, им всегда труднее всех,
И тут нужна кристальнейшая вера.

И нужен душ особенный закал.
Пускай свинец и в день осьмушка хлеба,
Была бы воля тверже, чем металл,
Жила бы нежность синяя, как небо…

И знаю я, что, разные всегда,
Они в основе лишь такими были.
А будь они иными – никогда
Им не свершить бы то, что совершили.

Пускай они на пенсии давно,
И сколько бы их ни было на свете,
Но в смертный час о каждом все равно
Хоть пару строк, а надо бы в газете…

Без недостатков человека нет.
Есть только люди лучше или хуже.
Пусть это так, но вот за тридцать лет
(Знакомство-то какое – тридцать лет!)
Я как-нибудь бы это обнаружил.

Критиковать? Но что критиковать,
Когда душа была светлее зеркала?!
И если пятен в человеке не было,
Нельзя же их нарочно сочинять!

Был скуп? Напротив: ширь и доброта.
Подвел ли в деле? Никогда, ни разу!
Так, может, лгал? Нигде и никогда!
Таких определяют иногда:
Правдив, как совесть или грань алмаза.

Дружил вот так: отныне и навек.
И так любил: однажды и до смерти.
И в ангелах не хаживал, поверьте,
А просто был красивый человек.

И ни чинов, ни званий не хотел,
И в белые одежды не рядился.
Он был земным: и водку пить умел,
Был строгим, и смеялся, и скорбел,
И на работе бурно горячился.

Всегда была в нем радостная сила!
Жил для других. Не мерил, не считал.
И людям щедро сердце раздавал,
А для себя-то вот и не хватило…

И все… И ни о чем не попросил…
Ушел из жизни, как ушел из дома.
Так, словно вышел навестить знакомых,
Ушел и дверь неслышно притворил…

И ни шагов, ни голоса за дверью…
Ушел – как жил: не причинив хлопот.
И оттого внезапная потеря
Еще острее за душу берет!

И все же в мире, в вечной эстафете,
Как ты ни горек, траурный венок,
Не для того отцы живут на свете,
Чтоб лишь печаль оставить как итог!

И близким людям в этот час утраты
Мне задушевно хочется сказать:
Не надо долго плакать о солдате,
Его делами надо поминать!

Солдат упал, но песня не допета,
Возьми его оружье… Ничего…
Оно еще теплом его согрето,
И, зубы сжав, идя к иным рассветам,
Всю жизнь свою равняйся на него!

И если посложнее станет жить,
Что ж, значит, ты живешь отнюдь не плохо.
Дружи лишь так, как он умел дружить,
И так люби, как он умел любить, –
Всю жизнь, навек, до замершего вздоха.

Не попирая честь ни для кого,
Смотри на лесть презрительно-спокойно,
А лгать случится – вспомни про него
И молви правду смело и достойно.

И я уверен абсолютно в том,
Что плакать проще, это облегчает…
Но жить, как он, идти его путем –
Наверно, лучшей памяти о нем
И не было, и нет, и не бывает!

Плывет июнь по синей глади рек.
За кладбищем вдали звенят трамваи…
Три клена шепчут, тихо повторяя:
«Ушел из жизни светлый человек…»

Шепчите же, шепчите днем и ночью:
«Тут спит герой эпохи Октября,
Простой наборщик, питерский рабочий,
Что прожил жизнь красиво и не зря!»

Я шапку снял, а тополиный снег
Все кружит, кружит белою порошей…
Ну вот и все… Прощайте, мой хороший!
Мой старший друг и близкий человек.

Спасибо, что в часы нелегких дней
Во мне всегда вы укрепляли веру,
Что были для меня живым примером,
Моим теплом и совестью моей!

И пусть глаза уже не улыбнутся,
Но ваши мысли, и мечты, и труд,
Они не растворятся, не умрут,
Они навек с живыми остаются.

За старою кладбищенской стеной
Шумит столица: жизнь, улыбки, взгляды,
Гудят цеха, сверкают автострады.
А тут – безмолвье, вечность и покой,
Чуть слышно клены шелестят листвой,
И ничего-то здесь уже не надо…

И будут плыть года, года, года…
Как облака. А в головах, над вами,
Пусть день и ночь, раскинувшись лучами,
Горит огнем багряная звезда!

1970

Асадов Эдуард. Текст произведения: Старый большевик