Петровна

Вьюга метет неровно,
Бьет снегом в глаза и рот,
И хочет она Петровну
С обрыва швырнуть на лед.

А та, лишь чуть-чуть сутулясь
И щеки закрыв платком,
Шагает, упрямо щурясь,
За рослым проводником.

Порой он басит нескладно:
– Прости уж… что так вот… в ночь.
Она улыбается: – Ладно!
Кто будет-то, сын иль дочь?

А утром придет обратно
И скажет хозяйке: – Ну,
Пацан! Да какой занятный,
Почти шестьдесят в длину.

Поест и, не кончив слова,
Устало сомкнет глаза…
И кажется, что готова
До завтра проспать! Но снова
Под окнами голоса.

Охотник ли смят медведем,
Рыбак ли попал в беду,
Болезнь ли подкралась к детям:
– Петровна, родная, едем!
– Сейчас я… Иду, иду!

Петровнушкой да Петровной
Не месяц, не первый год
Застенчиво и любовно
Зовет ее тут народ.

Хоть, надо сказать, Петровне
Нету и сорока,
Ей даже не тридцать ровно,
Ей двадцать седьмой пока.

В решительную минуту
Нервы не подвели,
Когда раздавали маршруты, –
Прямо из института
Шагнула на край земли.

А было несладко? Было!
Да так, что раз поутру
Поплакала и решила:
– Не выдержу. Удеру!

А через час от дома,
Забыв про хандру и страх,
Летела уже в санях
Сквозь посвист пурги к больному.

И все-таки было, было
Одно непростое «но».
Все горе в том, что любила
Преданно и давно.

И надо ж вот так, как дуре,
Жить с вечной мечтой в груди:
Он где-то в аспирантуре,
А ты не забудь и жди!..

Но, видно, не ради смеха
Тот свет для нее светил.
Он все-таки к ней приехал.
Не выдержал и приехал!
Как видно, и сам любил.

Рассветы все лето плыли
Пожарами вдоль реки…
Они превосходно жили
И в селах людей лечили
В два сердца, в четыре руки.

Но дятла маленький молот
Стучит уж: готовь закрома,
Тайга – это вам не город,
Скоро пурга и холод –
Северная зима.

И парень к осени словно
Чуточку заскучал,
Потом захандрил, безусловно,
Печально смотрел на Петровну,
Посвистывал и молчал.

Полный дальних проектов,
Спорил с ней. Приводил
Сотни разных моментов,
Тысячи аргументов.

И все же смог, убедил.
Сосны слезой гудели,
Ныли тоской провода:
Что же ты, в самом деле?!
Куда ты, куда, куда?

А люди не причитали.
Красив, но суров их край.
Люди, они понимали:
Тайга – не столичный рай.

Они лишь стояли безмолвно
На холоде битый час…
Ты не гляди, Петровна,
Им только в глаза сейчас.

Они ведь не осуждают.
И, благодарны тебе,
Они тебя провожают
К новой твоей судьбе.

А грусть? Ну так ты ведь знаешь,
Тебе-то легко понять:
Когда душой прирастаешь –
Это непросто рвать!

От дома и до машины
Сорок шагов всего.
Спеши же по тропке мимо,
Не глядя ни на кого.

Чтоб вдруг не заныло сердце
И чтоб от прощальных слов
Не дрогнуть, не разреветься…
– Ты скоро ли? Я готов!

Ну вот они все у хаты,
Сколько же их пришло:
Охотники и ребята,
Косцы, трактористы, девчата,
Да тут не одно село!

Как труден шаг на крыльцо!..
В горле сушь, как от жажды.
Ведь каждого, каждого, каждого
Не просто знала в лицо!

Помнишь, как восемь суток
Сидела возле Степана.
Взгляд по-бредовому жуток,
Предплечье – сплошная рана.

Поднял в тайге медведя.
Сепсис. Синеет рука…
В город везти – не доедет.
А рана в два кулака.

Как только не спасовала?!
Сама б сказать не смогла.
Но только взялась. Сшивала,
Колола и бинтовала,
И ведь не сдалась. Спасла!

После профессор долго
Крутил его и вздыхал.
– Ну, милая комсомолка,
Просто не ожидал!

Помнишь доярку Зину,
Тяжкий ее плеврит?
Вон она, у рябины,
Плачет сейчас и молчит.

А комбайнер Серега?
Рука в барабане… Шок…
Ты с ним повозилась много.
Но жив! И работать смог.

А дети? Ну разве мало
За них довелось страдать?!
Этих ты принимала,
Других от хвороб спасала,
И всем – как вторая мать.

Глаза тоскуют безмолвно…
Фразы: – Счастливый путь!
Аннушка! Анна Петровна.
Будь счастлива! Не забудь.
Сорок шагов к машине…

Сорок шагов всего!
А сердце горит и стынет.
Бьется, как вихрь в лощине,
И не сдержать его.

Сорок всего-то ровно…
И город в огнях впереди…
Ну что же ты встала, Петровна?
Иди же, скорей иди!

Дорожный билет в кармане
Жжет, словно уголь, грудь.
Все как в сплошном тумане…
Не двинуться, не шагнуть.

И, будто нарочно, Ленка –
Дочь Зины, смешной попугай,
Вдруг побелев как стенка,
Прижалась плечом к коленкам:
– Не надо. Не уезжай!

Петровна, еще немного…
Он у машины. Ждет…
Совсем немного вперед,
И вдаль полетит дорога.

«Бегу, как от злой напасти,
От жизни. Куда, зачем?
А может, вот это и счастье –
Быть близкой и нужной всем?!

Так что же, выходит, мало,
От лучших друзей бегу!»
Вдруг села на тюк устало
И глухо-глухо сказала:
– Не еду я… Не могу!..

Не еду, не уезжаю! –
И, подавляя дрожь,
Шагнула к нему: – Я знаю,
Ты добрый, ты все поймешь.

Прости меня… Не упрямься…
Прошу… Ну почти молю!
При всех вот прошу: останься!
Я очень тебя люблю.

И будто прорвало реку:
Разом, во весь свой пыл
К приезжему человеку
Кинулись все, кто был.

Заговорили хором –
Грусть как рукой смело, –
Каким будет очень скоро
Вот это у них село.

Какая будет больница
И сколько новых домов.
Телецентр подключится.
А воздух? Такой в столице
Не купишь за будь здоров!

Тот даже заколебался:
– Ой, хитрые вы, друзья! –
Хмурился, улыбался
И вроде почти остался.
Но после вздохнул: – Нельзя!

И тихо Петровне: – Слушай,
Так не решают вопрос.
Очнись. Не мотай мне душу!
Ведь ты это не всерьез?!

Романтика. Понимаю…
Я тоже не вобла. Но
Все это… я не знаю,
Даже и не смешно!

И там, там ведь тоже дело. –
И взглядом ищет ответ.
Петровна, белее мела,
Прямо в глаза посмотрела:
– Нет! – И еще раз: – Нет!..

Он тоже взглянул в упор
И тоже жестко и хмуро:
– Хорошая ты, но дура…
И кончили разговор!

Как же ты устояла?
И как поборола печаль?..
Машина давно умчала,
А ты все стояла, стояла,
Глядя куда-то вдаль…

Потом повернулась: – Будет! –
Смахнула слезинки с глаз
И улыбнулась людям:
– Ну, здравствуйте еще раз!

Забыть ли тебе, Петровна,
Глаза, что, тебя любя
(В чем виноваты словно),
Радостно и смущенно
Смотревшие на тебя?!

Все вдруг зашумели вновь:
– Постой-ка! Ну как же? Как ты?
Выходит, что из-за нас ты
Сломала свою любовь?!

– Не бойтесь. Мне не в чем каяться.
Это не ложный след.
Любовь же так не ломается.
Она или есть, или нет!

В глазах ни тоски, ни смеха,
Лишь сердце щемит в груди:
«У-ехал, у-ехал, у-ехал…
И что еще впереди?!»

Что будет? А то и будет!
Твердо к дому пошла.
Но люди… Ведь что за люди!
Сколько же в них тепла…

В знак ласки и уваженья
Они ее у крыльца,
Застывшую от волненья,
Растрогали до конца,

Когда, от смущенья бурый,
Лесник – седой человек –
Большую медвежью шкуру
Рывком постелил на снег.

Жар в щеки! А сердце словно
Сразу зашлось в груди…
Шкуру расправил ровно:
– Спасибо за все, Петровна,
Шагни вот теперь… Входи!

Слов уже не осталось…
Взглянула на миг кругом,
Шагнула, вбежала в дом
И в первый раз разрыдалась.

На улице так темно,
Что в метре не видно зданья.
Только пришла с собранья,
А на столе – письмо.

Вот оно! Первый аист.
С чем только ты заглянул?
Села, не раздеваясь,
Скинув платок на стул.

Кто он – этот листочек:
Белый иль черный флаг?
Прыгают нитки строчек…
Что ты? Нельзя же так!

«…У вас там сейчас морозы,
А здесь уже тает снег.
Все в почках стоят березы
В парках и возле рек.

У нас было все, Анюта,
Дни радости и тоски.
Мне кажется почему-то,
Что оба мы чудаки…

Нет, ты виновата тоже:
Решила, и все. Конец!
Нельзя же вот так. А все же
В чем-то ты молодец!

В тебе есть какая-то сила,
И хоть я далек от драм.
Но в чем-то ты победила,
А в чем – не пойму и сам.

Скажу: мне не слишком нравится
Жить так вот, себя закопав.
Что-то во мне ломается.
А что-то кричит: «Ты прав!»

Я там же. Веду заочный.
Поздравь меня – кандидат!
Эх, как же я был бы рад…
Да нет, ты сидишь там прочно.

Скажу еще ко всему,
Что просто безбожно скучаю,
Но как поступить, не знаю
И мучаюсь потому…»

Белым костром метели
Все скрыло и замело.
Сосны платки надели,
В платьицах белых ели,
Все, что ни есть, бело!

К ночи мороз крепчает.
Лыжи, как жесть, звенят,
Ветер слезу выжимает
И шубу, беля, крахмалит,
Словно врачебный халат.

Ночь пала почти мгновенно,
Синею стала ель,
Синими – кедров стены,
Кругом голубые тени
И голубая метель.

Крепчает пурга и в злобе
Кричит ей: «Остановись!
Покуда цела – вернись,
Не то застужу в сугробе».

Э, что там пурга-старуха!
И время ли спорить с ней?!
Сердце стучится глухо:
«Петровна, скорей, скорей!»

Лед на реке еще тонок.
Пускай! Все равно – на лед.
На прииске ждет ребенок.
Он болен. Он очень ждет!

Романтика? Подвиг? Бросьте!
Фразы – сплошной пустяк.
Здесь так рассуждают гости,
А те, кто живут, – не так.

Здесь трудность не ради шуток,
Не веришь, так убедись.
Романтика – не поступок,
Романтика – это жизнь!

Бороться, успеть, дойти
И все одолеть напасти
(Без всякой фразы, учти),
Чтоб жизнь человеку спасти, –
Великое это счастье!

Месяц седую бороду
Выгнул в ночи, как мост.
Звезды висят над городом,
Тысячи ярких звезд.

Сосульки падают в лужицы.
Город уснул. Темно.
Ветер кружится, кружится,
Ветер стучит в окно.

Туда, где за шторой тихою
Один человек не спит,
Молча сидит над книгою
И сигаретой дымит.

К окошку шагнул. Откинул
Зеленую канитель.
Как клавиши ледяные,
Позванивает капель.

Ветер поет и кружит,
Сначала едва-едва,
Потом, все преграды руша,
Гудит, будто прямо в душу,
А в ветре звучат слова:

«Трудно тебе и сложно…
Я к вешним твоим ночам
Примчал из глуши таежной,
Заснеженной и тревожной,
Откуда – ты знаешь сам.

Да что говорить, откуда!
Ты понял небось и так.
Хочешь увидеть чудо?
Смотри же во тьму, чудак!

Видишь, дома исчезают,
Скрываются фонари,
Они растворяются, тают…
Ты дальше, вперед смотри.

Видишь: тайга в метели
Плывет из белесой тьмы.
Тут нет никакой капели,
Здесь полная власть зимы.

Крутятся вихри юрко…
А вот… в карусельной мгле
Крохотная фигурка
Движется по земле.

Без всякой лыжни, сквозь ели,
Сквозь режущий колкий снег
Она под шабаш метели
Упрямо движется к цели:
Туда, где в беде человек!

Сквозь полночь и холод жгучий,
Сквозь мглистый гудящий вал
Сощурься, взгляни получше!
Узнал ты ее? Узнал?

Узнал ты ее такую,
Какую видел не раз:
Добрую, озорную
И вовсе ничуть не стальную,
С мягкою синью глаз…

Веки зажмурь и строго,
Какая б ни шла борьба,
Скажи, помолчав немного,
Это ли не дорога,
И это ли не судьба?!

Сейчас вам обоим больно,
И, может, пора сказать,
Что думать уже довольно,
Что время уже решать?!»

Снова город за стеклами.
В город идет апрель.
Снова пальцами звонкими
По клавишам бьет капель.

Нелепых сомнений ноша
Тебе ли, чудак, идет?
Вернись к ней с последней порошей,
Вернись, если ты хороший!
Она тебя очень ждет…

1967

Асадов Эдуард. Текст произведения: Петровна