Недостроенный памятник

Однажды снилось мне, что площадь русской сцены
Была полна людей; гудели голоса;
Огнями пышными горели окна, стены,
И с треском падали ненужные леса.
И из-за тех лесов, в сиянии великом,
Явилась женщина. С высокого чела
Улыбка светлая на зрителей сошла –
И площадь дрогнула одним могучим криком.
Волненье усмирив движением руки,
Промолвила она, склонив к театру взоры:
«Учитесь у меня, российские актеры,
  Я роль свою сыграла мастерски.
  Принцессою кочующей и бедной,
  Как многие, явилася я к вам –
И так же жизнь моя могла пройти бесследно,
Но было иначе угодно небесам!
  На шаткие тогда ступени трона
  Ступила я бестрепетной ногой –
  И заблистала старая корона
  Над новою, вам чуждой головой.
Зато как высоко взлетел орел двуглавый!
Как низко перед ним склонились племена!
    Какой немеркнущею славой
    Покрылись ваши знамена!
С дворянства моего оковы были сняты;
Без пыток загремел святой глагол суда,
В столицу Грозного сзывались депутаты,
  Из недр степей вставали города…
Я женщина была – и много я любила…
Но совесть шепчет мне, что для любви своей
  Ни разу я отчизны не забыла
И счастьем подданных не жертвовала ей.
Когда Тавриды князь, наскучив пылом страсти,
Надменно отошел от сердца моего,
Не пошатнула я его могучей власти,
    Гигантских замыслов его.
Мой пышный двор блистал на удивленье свету
    В стране безлюдья и снегов,
Но не был он похож на стертую монету,
На скопище бесцветное льстецов.
От смелых чудаков не отвращая взоров,
Умела я ценить, что мудро иль остро,–
Зато в дворец мой шли скитальцы, как Дидро,
  И чудаки, такие как Суворов.
Зато и я мосла свободно говорить
В эпоху диких войн и казней хладнокровных,
  Что лучше десять оправдать виновных,
  Чем одного невинного казнить.
И не было то слово буквой праздной!
Однажды пасквиль мне решилися подать:
  В нем я была – как женщина, как мать –
  Поругана со злобой безобразной.
Заныла грудь моя от гнева и тоски;
Уж мне мерещились допросы, приговоры…
Учитесь у меня, российские актеры!
  Я роль свою сыграла мастерски,–
Я пасквиль тот взяла – и написала с краю:
„Оставить автора, стыдом его казня.
Что здесь – как женщины – касается меня,
    Я – как царица – презираю!“
Да, управлять подчас бывало нелегко!
Но всюду – дома ли, в Варшаве, в Византии –
  Я помнила лишь выгоды России –
  И знамя то держала высоко.
Хоть не у вас я свет увидела впервые,
Вам громко за меня твердят мои дела:
    Я больше русская была,
Чем многие цари, по крови вам родные!
  Но время шло, печальные следы
  Вокруг себя невольно оставляя…
Качалася на мне корона золотая,
И ржавели в руках державные бразды…
Когда случится вам, питомцы Мельпомены,
Творенье гения со славой разыграть,
    И вами созданные сцены
Заставят зрителя смеяться иль рыдать,
    Тогда – скажите ради Бога –
Ужель вам не простят правдивые сердца
Неловкость выхода, неровности конца
    И даже скуку эпилога?»

Тут гул по площади пошел со всех сторон,
Гремели небеса, людскому хору вторя,–
И был сначала я, как будто ревом моря,
    Народным воплем оглушен.
Потом все голоса слилися воедино,
И ясно слышал я из говора того:
    «Живи, живи, Екатерина,
В бессмертной памяти народа твоего!»

1871