Элегия

Я видел, видел их… Исполненный вниманья,
Я слушал юношей, и жен, и стариков,
А вкруг меня неслись свистки, рукоплесканья
    И гул несвязных голосов.
Но что ж! Ни Лазарев, то яростный, то нежный,
    Ни даже пламенный Серов
Не вызвали б моей элегии мятежной
    И гармонических стихов.
Я молча бы прошел пред их гремящей славой…
    Но в утро то мой юный ум
  Пленял иной художник величавый,
    Иной властитель наших дум.
То был великий Дютш, по музыке приятной
  Всем гениям возвышенный собрат;
Происхождением – германец, вероятно,
    Душою – истинный кроат.
Но Боже, Боже мой! как шатко всё земное!
Как гений глубоко способен упадать!
Он позабыл сердец сочувствие святое,
Он Лазарева стал лукаво порицать.
И вдруг – от ужаса перо мое немеет! –
Маэстро закричал, взглянувши на него:
«„Соперница“ твоя соперниц не имеет,
    Уж хуже нету ничего!»
  Смутился Дютш. Смутилося собранье,
    Услышав эти словеса,
И громче прежнего неслись рукоплесканья
    И завывали голоса.

Между декабрем 1860 и апрелем 1861