Драупади

Стройною, гордой, дивно-прекрасной —
такой навсегда осталась в сказаньях
Драупади — жена пятерых пандавов,
каждому верная всей душою,
Но не одной красоты и верности
вечным примером стала Драупади:
Стала она воплощеньем бесстрашья
лучших из наших индийских женщин.

Нелегкий долг: желанной и нежной
поочередно быть с каждым мужем,
Деля с пятерыми не только ложе —
все их заботы, думы, тревоги.
Но легче нести добровольное бремя,
нести его честно, гордо, усердно,
Чем стать рабой нечестивых кауравов,
покорно служить пятиглавому змею.

Да, твердо выстоять все угрозы,
вытерпеть гордо все поношенья
Способна женщина лишь с безупречным,
алмазно чистым, лучистым сердцем,
И только лучшая дочь отчизны
могла сдержать столь трудную клятву:
Быть верной супругой пяти героев
и ни одному не отдать предпочтенья,

«Скажи, о сестра, каким заклинаньем,
каким удивительным тайным зельем
Смогла приковать, будто цепью незримой,
ты всех пятерых могучих супругов?» —
Так у нее потихоньку спросила
Сатьябха — жена одного из кауравов:
Хотя и цвела она юной красою,
но был ее муж угрюм и неласков.

«Ужасным бесчестьям ты в нашем доме
подверглась, сестра!—так она продолжала.—
Вовек не забыть, как тебя за косы
втащил Духшасана в зал собраний.
Злорадно крича «рабыня! рабыня!» —
с тебя он пытался сбросить одежду,
Но чудо! — едва он срывал твое платье,
мгновенно оно заменялось новым!

И все-таки: как после срама такого
тебя не отвергли мужья-властелины,
Не стали тобой после всех надруганий
гнушаться, как оскверненной пищей?
Напротив, тебя еще большей любовью,
большим почтеньем они окружают!
Открой же, сестра: что за тайным зельем
ты всех пятерых опоить сумела?..»

Взглянули в глаза красавице юной
глаза-жемчуга оскорбленной Драупади,
Глаза, где смешались огонь и слезы —
гнев и невольное состраданье.
«Верность! —ответила ей Драупади. —
Чистая, пламенная, беззаветная!
Верность такую — рано иль поздно —
любой супруг непременно оценит!»

«Знай, о сестра, — продолжала Драупади, —
мужьям, как богам своим, поклоняюсь,
И знают об этом мои властелины,
чтут и меня, как земную богиню.
Мало, чтоб тело с телом сливалось,
слиться должны и сердца, и судьбы:
С мужем супруга идет и на праздник,
и на чужбину, и в мир подземный!..»

Поистине так!.. На равнине Куру
в великом бою одержали победу
Не светлого Арджуны лук заповедный,
не тяжкая палица гневного Бхимы, —
Страшнее, чем Индры копье огневое,
грозней, чем клинок, беспощадно мстящий,
Были те черные, длинные косы,
которых коснулась рука нечестивца.

В тот миг, когда этих кос прекрасных,
влажных еще от воды освященной,
Коснулся насильник, злой и бесстыдный,
как жадный змей на стяге кауравов,
Тогда и покинула стан их неправый
Лакшми — богиня удачи и счастья,
Тогда и взглянул на них исподлобья
с черного буйвола мрачный Яма.

Кто ведал тогда, что ее прическа
не нардом бесценным надушена будет,
А гладким и страшным запахом крови
с полей, где ее оскорбители гибли,
И что на лице ее слезы осушат
не взмахи узорного опахала,
А хриплые вздохи, предсмертные вздохи
поверженных навсегда кауравов.

О, кто оценить по достоинству мог бы
ее чистоту, достоинство, верность?
Ведь сам Васудэва — герой лучезарный —
пленен был алмазной ее душою.
Когда ж попытался Духшасана подлый
срывать шелка ее одеяний,
Стал сразу зал, где играли в кости,
похож на ткацкую мастерскую.

Драупади!.. С такою щедростью пылкой
душа раскрывалась ее, что казалось,
Сто тысяч голодных спасти она сможет
одним только жалким зернышком риса.
Драупади!.. Такой справедливостью чистой
душа пламенела ее, что казалось:
Сто тысяч ракшасов сжечь она сможет
одной только искрой гневного взора!

Поистине так!.. В разгаре громадной,
неслыханно беспощадной битвы
Едва начинало чуть меркнуть бесстрашье,
пылавшее в яростных ратоборцах,
Один только взблеск ее глаз прекрасных,
одно вдохновенно-гневное слово, —
И снова сердца-алтари пламенели,
и с новою страстью шли в бой герои.

Когда же тринадцатый день завершился
великого, страшного братоубийства
И звезды, дрожа потрясенно, повисли
над полем вповалку лежавших трупов,
Пытаясь найти сыновей погибших,
блуждая, как тень, среди груд кровавых,
Она не рыдала, волос не терзала,
с истошными воплями в грудь не била.

А день блеснул, — из пяти супругов
она призвала храбрейшего — Бхиму
И пламенные слова сказала,
в трепет повергшие все три мира:
«Если не зря, о доблестный воин,
тебя именуют — Громорожденный,
Сегодня, в решающий день сраженья,
будь страшен и светел, как меч небесный!»

«Да будут к тебе милосердны боги,
да будешь ты жив! —так она продолжала.—
Как тигр, если ранят подругу-тигрицу,
отмсти за меня и за честь пандавов.
А я — я еще погляжу на закате,
достоин ли будешь ты, чтоб гирлянду —
Святую гирлянду отмщенья и славы
с гордостью я на тебя надела!..»

Поистине так!.. Хоть и черным дымом —
скорбью по всем сыновьям погибшим
Окутано было сердце Драупади,
но кто бы назвал ее слабой, угасшей?
Кто и сегодня сравнить посмел бы
с угасшими, тусклыми угольками
Сердца наших стойких индийских женщин?
Нет! Они пламенней год от года!

О Бхаратаварша! О наша Драупади!
Тебе мы клянемся, твои ратоборцы:
Уж лучше погибнуть нам, чем покорно,
позорно служить пятиглавому змею.
Внемли, о священная наша супруга —
богиня с алмазно-лучистым сердцем:
День близок, — наденешь на нас, свободных,
гирлянды победы, гирлянды славы.