Граф Габсбургский

Торжественным Ахен весельем шумел;
В старинных чертогах, на пире,
Рудольф, император избранный, сидел
В сиянье венца и в порфире.
Там кушанья рейнский пфальцграф разносил,
Богемец напитки в бокалы цедил,
И семь избирателей, чином
Устроенный древле свершая обряд,
Блистали, как звёзды пред солнцем блестят,
Пред новым своим властелином.

Кругом возвышался богатый балкон,
Ликующим полный народом;
И клики, со всех прилетая сторон,
Под древним сливалися сводом.
Был кончен раздор, перестала война;
Бесцарственны, грозны прошли времена:
Судья над землёю был снова,
И воля губить у меча отнята;
Не брошены слабый, вдова, сирота
Могущим во власть без покрова.

И кесарь, наполнив бокал золотой,
С приветливым взором вещает:
«Прекрасен мой пир, всё пирует со мной,
Всё царский мой дух восхищает;
Но где утешитель, пленитель сердец?
Придёт ли мне душу растрогать певец
Игрой и благим поученьем?
Я песней был другом, как рыцарь простой;
Став кесарем, брошу ль обычай святой
Пиры услаждать песнопеньем?»

И вдруг из среды величавых гостей
Выходит, одетый таларом,
Певец в красоте поседелых кудрей,
Младым преисполненный жаром:
«В струнах золотых вдохновенье живёт,
Певец о любви благодатной поёт,
О всём, что святого есть в мире,
Что душу волнует, что сердце манит…
О чём же властитель воспеть повелит
Певцу на торжественном пире?»

«Не мне управлять песнопевца душой, —
Певцу отвечает властитель: —
Он высшую силу признал над собой, —
Минута ему повелитель.
По воздуху вихорь свободно шумит,
Кто знает, откуда, куда он летит?
Из бездны поток выбегает:
Так песнь зарождает души глубина,
И тёмное чувство, из дивного сна
При звуках воспрянув, пылает».

И смело ударил певец по струнам,
И голос приятный раздался:
«На статном коне по горам, по полям
За серною рыцарь гонялся;
Он с ловчим одним выезжает сам-друг
Из чащи лесной на сияющий луг,
И едет он шагом кустами.
Вдруг слышат они, колокольчик гремит;
Идёт из кустов пономарь и звонит,
И следом священник с дарами.

И набожный граф, умилённый душой,
Колени свои преклоняет
С сердечною верой, с горячей мольбой
Пред тем, что живит и спасает.
Но лугом стремился кипучий ручей,
Свирепо надувшись от сильных дождей,
Он путь заграждал пешеходу;
И спутнику пастырь дары отдаёт,
И обувь снимает, и смело идёт
С священною ношею в воду.

«Куда?» — изумившийся граф вопросил.
«В село: умирающий нищий
Ждёт в муках, чтоб пастырь его разрешил,
И алчет небесныя пищи.
Недавно лежал через этот поток
Сплетённый из сучьев для пеших мосток,
Его разбросало водою.
Чтоб душу святой благодатью спасти,
Я здесь неглубокий поток перейти
Спешу обнажённой стопою».

И пастырю витязь коня уступил
И подал ноге его стремя,
Чтоб он облегчить покаяньем спешил
Страдальцу греховное бремя.
И к ловчему сам на седло пересел
И весело в чащу на лов полетел.
Священник же, требу святую
Свершивши, при первом мерцании дня
Является к графу, смиренно коня
Ведя за узду золотую.

«Дерзну ли помыслить я, — граф возгласил,
Почтительно взоры склонивши, —
Чтоб конь сей ничтожной забаве служил,
Спасителю богу служивши?
Когда ты, отец, не приемлешь коня,
Пусть будет он даром благим от меня
Отныне тому, чьё даянье —
Все блага земные, и сила, и честь,
Кому не помедлю на жертву принесть
И силу, и честь, и дыханье».

«Да будет же вышний господь над тобой
Своей благодатью святою!
Тебя да почтит он в сей жизни и в той,
Как днесь он почтён был тобою!
Гельвеция славой сияет твоей
И шесть расцветает тебе дочерей,
Богатых дарами природы!
Да будет же (молвил пророчески он)
Уделом их шесть знаменитых корон!
Да славятся в роды и роды!»

Задумавшись, голову кесарь склонил:
Минувшее в нём оживилось.
Вдруг быстрый он взор на певца устремил
И таинство слов объяснилось.
Он пастыря видит в певце пред собой —
И слёзы свои от толпы золотой
Порфирой закрыл в умиленье…
Все смолкли, на кесаря очи подняв,
И всяк догадался, кто набожный граф,
И сердцем почтил провиденье.

Перевод - В. А. Жуковского